Дуга — это тема Харрисона, скромная присяга на верность одновременно и старому, и новому. В вечном сопротивлении антигуманному режиму решетки он прочерчивает свою собственную слабую кривую гуманизма.
Нелепое двуличие Харрисона-архитектора особенно трогательно проявляется в его проекте для Линкольн-центра.
На первый взгляд — это триумф монументального модернизма. Однако при ближайшем рассмотрении комплекс скорее напоминает запоздалую реализацию одного из ранних проектов для первого этажа Рокфеллеровского центра, к тому самому «океану обитых красным плюшем кресел площадью в три квартала», к «акрам сценического пространства и закулисья», которые были в конце концов сокращены до размеров зала «Радио-сити». Гениальность Рокфеллеровского центра, однако, в том, что он сочетает в себе по крайней мере пять разных проектов. В условиях послевоенного Манхэттена Линкольн-центр может рассчитывать только на один. В нем нет подвального этажа в духе Парижской школы, нет парков на десятом этаже — нет, собственно, и десятого этажа, — а главное, отсутствует коммерчески выгодная мегаструктура небоскребов.
Необычайная щедрость его заботящихся о культуре попечителей сделала наконец возможным безбедное существование просто оперы, просто театра, просто филармонии. Любители культуры оплатили исчезновение поэтичной плотности манхэттенизма. Манхэттен с его амнезией уже не поддерживает бесконечное количество невероятных, накладывающихся друг на друга видов активности на одном участке: он откатился назад, к ясной и предсказуемой монофункциональности — к известному и понятному.
Такому развитию событий Харрисон противостоять уже не в силах, хотя и в проекте Линкольн-центра видны следы его прежних убеждений.
Высоко поднятый цоколь Линкольн-центра — эхо Корбетто- вой «венецианской» версии Рокфеллеровского центра — есть не что иное, как тот вечно ускользающий «остров», который никто из бывших коллег Харрисона так и не смог построить.
Корпуса X, Y, и Z Рокфеллеровского центра — последний дар Уоллеса Харрисона Манхэттену.
Небоскреб описал в своем развитии полный круг: это снова лишь простое выдавливание участка на произвольную высоту. Харрисон окончательно забыл язык манхэттенизма;
X, Y, и Z — последние буквы алфавита. Но ведь за Z снова следует А. Крушение этих вселенных напоминает крушение первоначальной идеи стоэтажного здания и, возможно, есть лишь начало нового алфавита.
Снова земной шар, но призрачный и прозрачный — без всякого содержимого. Материки, похожие на обуглившиеся отбивные, отчаянно цепляются за скелет манхэттенизма.