«Внешним выражением внутреннего покоя и размеренности была полная достоинства поступь, был несколько напыщенный и педантический вид буржуа старого стиля. Мы с трудом можем представить себе торопливого человека в длинном моховом плаще Ренессанса или в панталонах до колен и парике последующих столетий».26 Не случайно у Альберти только один раз встречается упоминание о людях, спешащих по улице, там, где он рассказывает о своих наблюдениях на дороге, которая вела в Остию: «Поскольку туда стекалось огромное число людей из Египта, Африки, Ливии, Испании, Германии и с островов, равно как и огромное количество товара, ее сделали двойной, — посередине поставлен ряд камней, выступающих на фут, как порог, чтобы по одной стороне шли туда, по другой — оттуда, во избежание столкновения спешаших». Напротив, в других случаях все полно спокойствия и неторопливости. Самый вид «идеальной» улицы Альберти рассчитан на медленное движение: «И как хорошо будет, когда при прогулке на каждом шагу постепенно будут открываться все новые стороны зданий» и т. д.. «Что сказать про путников, которые идут по Аппиевой или по какой-нибудь военной дороге и видят, как чудесно они усеяны множеством памятников? Как им не восторгаться, когда одна, другая, третья, четвертая разукрашенная гробница открывается их взору, гробница, по которой познаются титул и лик мужей славных». Сюда же относится описание перекрестков с играющими детьми и площадей в городе сложное переплетение античных реминисценций с чертами реальной флорентийской действительности.27
«Явится украшением и для перекрестка, и для форума, если здесь будет изящный портик, под сенью которого отцы могут вкушать полдневный отдых либо поджидать друг друга для разговоров о делах». Нельзя не вспомнить и о лестницах с плавным подъемом и с площадками не более, чем через 7 или 9 ступеней.
Плавность пропорций и связанная с нею плавность переходов между частями их связей — другая форма выражения того же жизненного ритма. «А целое будет таким, что взор, точно тихим и вольным течением скользя по карнизам, по простенкам и по всей наружной и внутренней сторонам здания, будет умножать наслаждение новым наслаждением от сходства и несходства». Говоря о капителях и архитраве Альберти употребляет образное выражение, подчеркивающее плавность перехода между частями: «Обычно на капители помещают еще другую четырехугольную плитку, поменьше и незаметную, чтобы капитель могла передохнуть и не казалась совсем подавленной тяжестью архитрава».28
Наконец, в трактате «О живописи» Альберти требовал, чтобы движения на картине были «мягкими и приятными», были «умеренными и нежными, доставляя смотрящему на них скорее удовольствие, чем удивление перед усилием».29
Итак, по Альберти, содержанием архитектуры в конечном итоге является живой человек во всем конкретном многообразии своего социального бытия и своих социальных функций. Материал и конструкция, взятые в их чисто физическом бытии, вне их конкретной социальной среды, оцениваемые вне места и времени, с точки зрения отвлеченной рациональности и целесообразности, так же как и функция, понимаемая в смысле голого отвлеченного понятия назначения не могли являться для него таким содержанием именно вследствие своей абстрактности.
«Разве маловажно для тебя и для твоих, — пишет Альберти о постройке дома, — приниматься за то, что существенно для благополучия, что необходимо для достойной и радостной жизни и что ведет к увековечению и прославлению имени? Здесь ты будешь заниматься наилучшим, здесь будут дети и сладость семьи, здесь — дни труда и покоя. Здесь будут протекать дела твоей жизни, так что, думаю, не найти ничего во всем бытии рода человеческого, за исключением добродетели, к чему следовало бы прилагать больше забот, труда и прилежания, нежели к тому, чтобы удобно жить с семьей».
Дом выражает не понятие жилья, а жизнь определенного человека, определенного социального круга и притом не только жизнь во всей ее оголенности, по принципу но и отношение этой жизни к среде в разных градациях замкнутости и открытости — вспомним то, что в гл. XIII было сказано о частях дома, предназначенных для «всех», для «немногих», для «одного».
Идеал пригородной виллы и для Альберти, и для Плиния Младшего — в том, что «можно выйти за ворота, не надевая тоги».30 Вместе с тем в городе, по Альберти, нельзя забывать о «важности». Фасад, выходящий на улицу, — та же тога. Но можно ли на этом основании говорить об «условности» или «условной лжи» такого фасада? С точки зрения Альберти, — конечно, нет. Строгий фасад, создающий дистанцию между зрителем и зданием, в глазах Альберти так же правдив, так же отражает «форму бытия» человека, как и интерьер, от него отличный. Он правдив потому, что выражает отношение человека к другим или «чужим» так же реалистически, как интерьер отражает его отношение к себе и «своим», С точки зрения сегодняшнего дня мы можем принимать и не принимать социальную философию Альберти и его концепцию жизненного уклада, но бесспорным остается одно требование, — требование соответствия или, употребляя термин Альберти, «созвучия» между выразительными средствами архитектуры и ее социальным содержанием. Историческая заслуга Альберти заключается в том, что он не ограничился формулировкой этого общего тезиса, а в духе своего времени и с точки зрения своего поднимавшегося и прогрессировавшего класса попытался на конкретном материале решить поставленную им задачу.
Так можно было бы очертить роль выразительных моментов в архитектуре, по Альберти. Присмотримся теперь ближе к роли моментов изобразительных.
