Цель Альберти была иная и яснее всего выражена им самим в следующих словах: «Подобно тому, как у животного голова, нога и всякий другой член должен быть соотносим к прочим членам и всему остальному телу, так и в здании, а особенно в храме, все части должны быть сложены так, чтобы находиться одна с другой в соответствии и чтобы, взяв любую из них, можно было бы по ней с точностью размерить все прочие части ». Таким образом, идея единства и множества, целого и частей выступает у Альберти на первый план.* 15
Соответствие частей друг другу берется не только в широком качественном смысле, как у средневековых схоластических философов. Альберти в соответствии с традициями мастеров-прак- тиков уделяет большое, если не наибольшее внимание количественной стороне проблемы, вопросу о числовом и метрическом соответствии частей друг другу, то есть вопросу о пропорциональности в точном значении этого слова.
Если внимательнее проследить все органические аналогии, которые встречаются на протяжении трактата Альберти, нетрудно убедиться, что главную роль играет у него сравнение с организмом животного и человека, а не с организмом растения.16
В этом обнаруживается близость Альберти к Витрувию. Витрувий, правда, обращается к яркой и наглядной аналогии архитектурных и растительных форм там, где он говорит о колоннах верхнего и нижнего яруса. «Следует подражать природе растений, — пишет он, — например, таких стройных деревьев, как ель, кипарис и сосна, из которых нет ни одного, которое не было бы толще у корней и которое затем постепенно не убывало бы в высоту, путем естественного и равномерного сужения, вырастая до вершины. Итак, раз того требует природа растений, то правильно установлено, что верхнее должно быть и в высоту, и в толщину сокращеннее нижнего». Альберти обращается и к этой аналогии, но большую роль играли у него аналогии между человеческим телом и архитектурным организмом, которыми Витрувий пользовался в книгах III и IV своего труда. Достаточно сравнить, например, такие высказывания обоих авторов. Витрувий : «Никакой храм без соразмерности и пропорции не может иметь правильной композиции, если в нем не будет такого членения, как у хорошо сложенного человека». Альберти : «Как в живом существе одни члены соответствуют другим, так и в здании одни части должны находиться в соответствии с другими». Сюда же относится сравнение пропорций колонн с пропорциями человеческого тела.
Это внимание Альберти к человеку не случайно, но мы остановимся здесь только на одной из причин такого внимания. Если в органических аналогиях для Альберти была столь существенна пропорциональная связь частей, возможность, «взяв любую из них, размерить по ней с точностью все прочие части», то где, как не применительно к человеческому телу, была уже разработана методология такого про- порционирования? Не было учения о пропорциях растения, но была обширная литература о соразмерностях человеческого тела.
Я уже сказал, что, начиная свои рассуждения с человека, Альберти вслед за тем уходил от человека : «…Руководимые чувством природы… зодчие такую толщину и, наоборот, такую тонкость нашли неподобающими». Точно также Витрувий, утверждавший, что «никакой храм без соразмерности и пропорции не может иметь правильной композиции, если в нем не будет такого же точного членения, как у хорошо сложенного человека», начинал с пропорций человеческого тела, а кончал иными. Ступня составляет шестую часть тела, между тем дорическая колонна имеет отношение высоты к нижнему диаметру 1: 7, а не 1:6. Витрувий пытался устранить это противоречие тем, что первые дорические колонны действительно имели отношение 1:6, но «последующие поколения, пойдя вперед в своих суждениях об изяществе и утонченности и имея вкус к более стройным размерам», установили отношение 1:7.
Итак, если совершенно очевидно, что законы архитектуры не основаны на антропометрии и уводят от нее, то чем объяснить настойчивое стремление Витрувия и Альберти непременно связать закономерность строения архитектурного организма с закономерностью человеческого строения? Только тем, что человеческое тело, о котором они говорили, было не «природным образцом», а художественным каноном, подсказывающим архитектору решение некоторых общих вопросов художественной закономерности и органичности.
Среди не дошедших до нас греческих источников Витрувия некоторые, видимо, развивали мысль о близком соответствии скульптурных и архитектурных канонов. Однако сам Витрувий, начав с декларации, что пропорциональность храма должна взять за образец пропорциональность человеческого тела, ушел в конце концов от подобной близости, усилил разницу между обоими канонами и посчитался со специфичностью архитектуры.
Точно так же Альберти своим исходным пунктом взял художественный канон человеческой фигуры, правда, отличной от Витрувия. Он исходил из отношения 1: Ve: Ум, то есть 30:5:3, где первая цифра — рост человека, вторая — его ширина «от одного бока до другого», третья — толщина от пупа до «чресел» или крестца. Эти пропорции, по словам Альберти, соответствовали пропорциям Ноева ковчега, имевшего 300 локтей в длину, 50 — в ширину и 30 — в высоту. Как мне удалось выяснить, под общим обозначением «толкователи священных книг», на которых в данном случае Альберти ссылается, скрывается Августин. Альберти выводит далее отсюда пропорции дорических, ионических и коринфских колонн. Отношения 1:6 и 1:10 были «отвергнуты зодчими» как не отвечающие чувству гармонии, и было взято арифметическое среднее 6 и 10,. Далее еще раз было взято арифметическое среднее: 6 и 8 — с одной стороны и 10 и 8 — с другой.
Интересно, что в описании перестройки Ватикана, намечавшейся при Николае V по проекту Альберти, Джаноццо Манетти воспользовался тем же самым каноном «человека-ковчега» в его первоначальном, неизмененном виде.17 Манетти уподобляет базилику Петра человеческому телу, распластанному на земле. Но в отличие от символико-изобразительных толкований, приведенных выше, он подчеркивает другие моменты, а именно соответствие частей. « Итак, — говорит он, — если фигура этого храма подобна человеческому телу, как мы видели, то, конечно, она имеет благороднейший вид из возможных, ибо, как мы хорошо знаем, человеческая форма оставляет далеко позади форму всех прочих вещей, одушевленных и неодушевленных; ведь некоторые ученейшие мужи полагали, что она была создана по подобию всего мира, почему греки и назвали человека микрокосмом; были и такие, которые полагали, что преславный и спасительный ковчег ветхозаветного утешителя, ковчег, который избавил от гибели род человеческий, почти вовсе уничтоженный первым всемирным потопом, был построен по образцу совершеннейшего человеческого тела, ибо благодаря ему люди обновились».18 Далее Манетти приводит те же пропорции 300:50:30 или 1: У>: Ую, что и Альберти, указывая, что «в храме соблюсти эти пропорции нельзя было и сходство сохранено лишь в двух измерениях».
Эти примеры с достаточной очевидностью показывают, как свободно и вместе с тем осторожно Альберти и его современники пользовались аналогией между архитектурным произведением и человеческим телом. По существу, от человеческого тела осталось немного: пожалуй, одни лишь «совершенные» числа пифагорейцев — 6 и 10.
В витрувиевском каноне человеческого тела отношениям 1:10 и 1:6 соответствуют следующие:
а) отношение лица ко всей высоте тела;
б) отношение «раскрытой руки от запястья до конца среднего пальца» к той же высоте;
а) отношение ступни ко всей высоте тела;
б) отношение расстояния «от верха груди до начала корней волос к голове» ко всей высоте тела;
в) отношение пяди к локтевой части руки.
