Первый и простейший выход, который напрашивался в борьбе указанных тенденций — разграничить и в городе, и в отдельном здании те и другие требования, выделить в них части, предназначенные для «немногих», и части, открытые для всех. В самом деле, сначала Альберти и шел, казалось бы, именно по этому пути внешнего размежевания. Сразу же после того, как он рассмотрел строение общества, он заявляет: «Если это соответствует действительности, то приходится заключить, что виды зданий должны быть: одни для всего общества, другие для первенствующих, третьи для простого народа. А для первенствующих: одни — для тех, кто начальствует в стране и советах, другие — для тех, кто занимается торговлей, третьи — для тех, кто копит богатства». И дальше, переходя к отдельным зданиям и пользуясь своим неизменным методом аналогий, Альберти говорит: «Совершенно так же, как о городах, о зданиях подобного рода мы скажем, что одни их части — для всех, другие — для немногих, третьи — для отдельных лиц». В последующих главах мы видим примеры этого. Портик и вестибул «устроены не столько для рабов, как считает Диодор, сколько ради всех граждан ». Галерея, двор, атриум, зала, находящиеся внутри дома, — «не для всех, а только для живущих в доме». Наконец, столовые делаются одни для свободных, другие — для рабов, а спальни — отдельные почти для каждого: для женщин, девушек, гостей. И когда Альберти описывает пригородную виллу и разнообразие ее помещений, он дает в движении смену этих различных частей, вплоть до самых интимных, внутренних комнат. «Когда попадаешь в глубь дома, не нужно будет спускаться по ступенькам, но пусть вплоть до потаеннейшего покоя идут по ровному полу и переступают небольшие пороги». Самые внутренние помещения — самые интимные, они — для немногих и в конечном счете для одного: есть комнаты, куда не смеет заглядывать даже мать семейства.
Если обратиться к городу, «большому дому», то и там мы увидим то же самое. Свой обзор различных видов сооружений Альберти начинает с тех, которые «предназначены для всех без изъятия ». Он разбивает их в сущности на две большие группы: на ограждающие город сооружения, то есть замыкающие его в себе, и, наоборот, выводящие за пределы его. Репрезентантом первых являются городские стены с башнями и воротами у репрезентантом вторых — дороги у к которым путем своего обычного метода аналогий Альберти сводит и мосты, и клоаки, и гавани — «конец или начало морской дороги» и «стойло корабля».30 Что же касается храмов, базилики, театра, то они, по мнению Альберти,, являются и «общими », и «принадлежащими немногим жрецам или начальникам».
Когда Альберти рассматривал мост, театр, перекресток как «части» улицы 31 или говорил о том, что некоторые дороги «имеют природу площадей», например те, которые ведут к храму, ристалищу или базилике, то подобные сближения не были у него простой литературной игрой аналогиями, а средством проникнуть в социальную природу и социальную функцию улицы, дороги, площади и т. д., исходя из основного деления на сооружения различной социальной замкнутости: «для всех, для немногих, для одного». Городская площадь, по Альберти, как и дорога, — для всех. Для этого нового, типично возрожденческого понимания городской площади как места собрания граждан, как места «для всех», особенно показательно определение театра. Альберти видит в театре «не что иное, как площадь, опоясанную рядами ступенек». А самая площадь отлично рисуется в следующем отрывке : «Спрашивается, что всего прекраснее: улица, оживленная играющей молодежью, море полное судов, поле, полное воинов и победных знамен, форум, полный толпящихся на нем отцов города, в тогах и тому подобное, или же храм, сияющий блеском огней».
Однако, схема «для всех — для немногих — для одного» не снимает основного противоречия между замкнутостью и открытостью, так как, например, в сооружениях «для всех» появляется та же противоположность: городские стены и дороги «служат всем», а противоположность замкнутости и открытости между ними остается. Исход борьбы, следовательно, не решается, так сказать, физически территориальным разъединением. Альберти это чувствовал, и его чутье художника и социолога подсказывало ему искать иной выход в средствах идейно-художественной выразительности, которая дала бы возможность отражать все градации социальной замкнутости и открытости и найти желанный синтез.
Как ни наивно требование делать городские стены такими, чтобы «при виде их враг трепетал и, отступив, тотчас же удалялся», в основе его лежит мысль о внушающей силе архитектурного произведения. Решая фасад здания, архитектор, по взглядам Альберти, имеет в своем распоряжении тонкие формы психической защиты и психического воздействия, а не одни лишь принципы средневековой фортификации. В этой связи нельзя не вспомнить двух его высказываний. В сочинении «О зодчестве» Альберти писал: «Только красота добьется даже от неприязненных людей того, что они, умерив свой гнев, оставят ее нетронутой, и, осмелюсь сказать, ничем здание, пребывая невредимым, не будет ограждено от человеческого разрушения более, чем достоинством и красотой ». «Говорят, — пишет Альберти в книгах „О живописи*4, — будто Родос не был сожжен царем Деметрием потому, что тот боялся, что погибнет картина Протогена. Итак, мы можем теперь утверждать, что город Родос был спасен от врагов одной единственной картиной»,32
С другой стороны, храм, по мнению Альберти, должен быть таков, чтобы «отсутствующих влечь к себе, а присутствующих радовать и удерживать, в восхищении редкостью своей отделки», вилла должна быть видна издали, «словно манящая и поджидающая тех, кто к ней направляется». Так в новой форме появляется та же противоположность притяжения и отталкивания.
Альберти, искавший гармонического равновесия в своей архитектурной геометрии и нашедший его в понятии среднего, ищет такого гармонического равновесия и здесь и находит его в понятии dignitas. В предыдущей главе было отмечено, как трудно подыскать в русском языке однозначный эквивалент к этому латинскому слову. «Достоинство» —среднее между строгостью и величием, с одной стороны, и привлекательностью — с другой. Конкретное выражение этому понятию Альберти дал в описании, какою должна быть статуя бога или героя. «Необходимо, чтобы каждый из этих богов и героев осанкой и положением тела, насколько это в силах художника, выражал свою жизнь и свой нрав. Я не хочу — это некоторые считают прекрасным, — чтобы он имел вид кулачного бойца и лицедея. Но лицом и всем телесным обликом он должен являть приходящим милость и величие, достойные бога, чтобы казалось, что наклоном головы и мановением руки он встречает благосклонно и сулит молящимся защиту». Dignitas привлекает к себе и держит на расстоянии, она строже, чем gratia, привлекательность, и мягче, чем auctoritas или maiestas, строгости и величие.33
Какими же средствами выражается и по каким признакам постигается и распознается dignitas? Сколько бы Альберти ни приводил примеров форм, отвечающих «достоинству» того или иного лица, все эти формы и элементы не мыслились им как условные знаки отличия, произвольно устанавливаемые, как условные жесты пантомимы, как наклейки, вывески или надписи. Dignitas, по ощущению Альберти, не есть нечто, обозначаемое посредством тех или иных знаков или систем знаков: она не обозначается, а выражается как непроизвольная мимика самой жизни. Альберти не дал систематического обзора этих мимических форм, и они вырисовываются перед нами только при сопоставлении отдельных его высказываний, разбросанных в разных местах трактата. Однако совершенно ясно, что для Альберти дело не в показывании каких-либо «паспортных примет».
Так, например, и масштабу и более высокое положение могут, по Альберти, служить средством придать зданию «достоинство». «Места занятий и триклинии правителей должны устраиваться в достойнейшем месте. Достоинство им придадут высота места и вид на море, на холмы и обширную даль». «Храм „достойнее44 помещать на холме». Портик и храм должны «выситься над уровнем остального города, ибо это в значительной мере придает им достоинство ». Базилика будет на искусственном возвышении «по примеру храма». Но у нее от высоты стилобата, потребного для храма, отнимается восьмая часть — «в этом она из почтения уступает более достойному». Приемные правителей и знатных лиц должны «выделяться просторностью». Наконец, своды и фронтоны также являются средствами придать зданию «достоинство» и притом в равной степени, так как Альберти требует: «Фронтон в частных зданиях не должен ни в каком отношении приближаться к величию храма».
