Группу картезианских небоскребов в парке (это все, что осталось от тропического леса) Ле Корбюзье называет «Лучезарным городом». Если картезианский небоскреб — это антипод примитивных, инфантильных манхэттенских высоток, то «Лучезарный город» это — наконец-то! — анти- Манхэттен Ле Корбюзье.
Здесь нет и следа каменных джунглей Нью-Йорка, столь губительных для души.
«Вы под сенью листвы.
Вокруг вас простираются газоны. Воздух чист и прозрачен; шума почти нет…
Что? Не видно зданий?
Взгляните сквозь прелестный, причудливый узор ветвей на небо, туда, где на больших расстояниях друг от друга башни-кристаллы возносятся выше любого шпиля на Земле. Прозрачные призмы, которые словно парят в воздухе, ничем не привязанные к земной тверди, сверкают в лучах летнего солнца, мягко светятся под серыми зимними небесами, волшебно мерцают в ночи — это гигантские офисные здания…».
Спроектировав картезианский небоскреб как универсальное здание для бизнеса, исключив из него все те не поддающиеся описанию, воздействующие на чувства функции, что были неотъемлемой частью горы Ферриса, Ле Корбюзье ведет себя как доверчивая жертва прагматических сказок строителей Манхэттена.
Однако его главная идея в проекте «Лучезарного города» оказывается еще более разрушительной: он собирается действительно решить проблему перегрузки. Окруженные газонами, его картезианские каторжники выстроены в шеренгу через каждые 400 метров (это восемь манхэттенских кварталов — примерное расстояние между горными пиками Худа, но в данном случае это совершенно пустое пространство). На таком расстоянии никакие взаимоотношения между ними уже невозможны.
Ле Корбюзье правильно понимает, что Манхэттен «восстановил в правах пешехода, и только его одного». Смысл Манхэттена именно в том, что это ультрасовременная мегадеревня, увеличенная до размеров метрополией, набор гипер-«домов», где самая фантастическая из когда-либо созданных инфраструктур порождает и поддерживает как привычные, так и причудливо мутировавшие образы жизни. Когда он сначала раздевает небоскребы, потом отдаляет их друг от друга и наконец соединяет их целой сетью поднятых над уровнем земли шоссе, так что автомобили (= бизнесмены = современность), а не пешеходы (Средневековье) могут свободно передвигаться от башни к башне над ковром из хлорофилопроизводящей материи, он решает проблему перегрузки, но убивает ее культуру.
Он организует то урбанистическое антисобытие, которого всегда боялись (хотя и стремились к нему на словах) планировщики Нью-Йорка: разгрузку перегрузки.