Не есть, следовательно, лишь вопрос об источниках или один из специальных вопросов истории философии. Он поднимает кардинальные понятия теории искусства. Тот, кто утверждает, что до художественных произведений существует единый канон, по которому эти произведения строятся, к которому они приближаются, которому они «уподобляются», — «платоник». Тот, кто считает, что весь «секрет красоты» — в «золоте» или его «функции», — «платоник». Тот, кто считает, что «существо» конкретного произведения архитектуры — его «конструкция», игра его статических сил, а все прочее есть лишь внешнее выражение этого абстрактного конструктивного существа, — «платоник». Наоборот, «аристотелик» тот, кто видит в художественном произведении живой чувственно-воспринимаемый организм.
В каком смысле следует понимать термин «организм» применительно к искусству, подробнее сказано в главе IV. Точно так же на всем протяжении работы я вынужден обращаться к расшифровке многозначных понятий «природа», «подражание природе» и т. д. Однако все же здесь я вынужден повторить, что у Альберти так же, как и у Аристотеля, само понятие природного организма возникает на основе художественного опыта, а именно на основе представлений о мастере, орудии, форме и материале. Органические аналогии Альберти и Аристотеля важны не как биологические объяснения художественных явлений, а, наоборот, как художественное истолкование биологических явлений. Почерпая из них художественные категории, мы только возвращаем теории искусства то, что принадлежит ей по праву. До сих пор не изучены с этой точки зрения множество ценных и тонких замечаний Аристотеля, затерянных в его физических и биологических произведениях.
Когда Аристотель в своей «Физике» говорит, что всякое произведение природы и искусства предполагает некое «ради чего», и осуществление этого «ради чего» должно протекать совершенно одинаково в том случае, если действующая причина находится внутри, как это имеет место в живом организме, или вовне, как в случае художественного произведения, создаваемого мастером, то мы оставляем в стороне биологическую правильность этого тезиса. Совершенно безотносительно к ней, этот тезис совершенно явно есть утверждение огромной художественной значимости. «Строит» ли организм сам себя или строит его кто другой — результат должен быть один, и если бы корабль или дом строили сами себя, полагает Аристотель, то они построили бы себя именно такими, какими их строит мастер, если он строит их правильно: «ради чего» определяет их построение. Здесь совершенно очевидно, где подлинник и где отражение: целесообразность художественной деятельности есть первичное, а целесообразность «органической деятельности» — результат ее истолкования в категориях художественных, по аналогии с домом и кораблем. Подробнее об этом примере см. ниже. Здесь мне важно было только показать, что «аристотелизм» и «платонизм» Альберти — не специальный вопрос истории философии и далеко выходит за пределы простой Quellenstudie.
Наконец — о Цицероне и Квинтилиане. Пий II назвал Альберти «ученым мужем и пытливым исследователем древности ». С исследования древности начал Альберти. Первые яркие проблески его архитектурных интересов, по-видимому, относятся к началу 30-х гг., к моменту первого его приезда в Рим. Строить он начал позднее. От гуманистических штудий через римскую археологию к архитектуре — таков был его путь. Однако не только исследование генезиса архитектурной теории Альберти в разрезе биографическом, но и исследование ее принципиальных основ настоятельно требует выяснения ее связей с культурой гуманизма. Особую важность представляют связи альбертиев- ской теории архитектуры с античной и гуманистической теорией красноречия. Этому вопросу посвящена специальная глава. Связи эти не сводятся к внешним и случайным аналогиям, как можно было бы думать, не являются результатом искусственного навязывания категорий одного искусства другому. Кардинальные понятия художественной характерологии были тщательнейшим образом разработаны уже в риторике эллинистически-римского периода. Отношение эстетического и полезного, «искусственного» и «естественного», оценка «украшений» не как извне привходящих излишних «прикрас», а как индивидуализирующих признаков, без которых стирается разница между индивидуальностями, — обо всем этом Альберти говорит в полном соответствии с классическими представителями античной риторики, Цицероном и Квинтилианом. Самое представление Альберти об архитектуре как особом виде человеческого языка приобретает особую значительность и раскрывается во всей своей глубине лишь на фоне античных учений человеческой речи.
От всех последующих архитектурных трактатов Ренессанса трактат Альберти отличается широтою постановки вопросов о социаль ной природе и социальной выразительности архитектуры. Если для Квинтилиана живая речь людей отражала разницу между людьми, то и Альберти в основу своего анализа кладет рассмотрение того, «чем равняются между собой люди». О социальной философии Альберти написано довольно много — достаточно назвать упоминавшуюся книгу Мишеля. Однако связь этой философии с его архитектурной теорией не изучена достаточно полно. Трактат «О зодчестве» представляет особую ценность и интерес потому, что говорит не только о том, что «должно быть», не об отвлеченной архитектурной утопии, а свидетельствует об огромной познавательно-реалистической силе ее автора, основан на конкретном изучении и постижении социальных различий и форм их выражения как таковых. Формы выражения социального «достоинства» Альберти мыслил не как условные и произвольные знаки отличия, атрибуты, а как непроизвольные «мимические» формы самой жизни: их значение не условно-сигнификативное, а экспрессивно-выразительное. Проследить эти формы я пытаюсь в двух главах своей работы.
Не буду предвосхищать самого содержания книги. Достаточно было бегло очертить ее основные задачи. Важнейшие намеченные здесь темы затрагиваются почти в каждой главе, не исключая даже первой, представляющей резюме моих текстологических и источниковедческих исследований. Моя основная цель — дать мысли развиваться свободно, подводить по разным путям к все тем же проблемам, показывать их все с новых и разных точек зрения, чтобы проблематика в целом сохранила свою «объемность» и «выпуклость».
При ссылках на трактат Альберти указываются книги и главы; комментарий и статья, помещенные в II томе русского издания, обозначаются сокращенно: «комментарий, с….».
