Удлинение здания, сооружение фасада с тремя широкими входами и хора с венцом капелл, в которых можно было разместить реликвии, превращала аббатский храм в паломнический по функциям и близкий к клюнийскому паломническому храму по типу. Казалось бы, необходимость расширения церкви была настолько очевидной, что не требовала обстоятельной аргументации. Однако Сугерий постоянно приводит в своих писаниях доводы, оправдывающие это предприятие. Так, не случайно он с пиететом рассказывает о том, что первую церковь Сен-Дени построил король Дагоберт9 и украсил ее «всей возможной на земле красотой, но сделал ее недостаточно большой, однако не из-за отсутствия благочестия или по нежеланию, а может быть, потому, что в те времена ранней церкви храмов большего или даже такого же размера не строили».10 Пиетет к древнему зданию выразился у Сугерия и в том, что он долго не решался приступить к перестройке базилики, а сначала ограничился тем, что укрепил обветшавшие стены нефов, вставил выпавшие из них камни, стараясь их все сохранить, «как если бы это были реликвии», позвал «из разных областей» лучших живописцев, которые расписали стены «золотом и драгоценными красками», и только потом, «воодушевленный советами мудрых мужей и молитвами многих монахов»-, с божьей помощью и при содействии святых патронов начал ломать западную часть храма.
Причины для таких колебаний и для стремления оправдать свои последующие действия у Сугерия действительно были. Сложность его положения состояла в том, что, по преданию, во время церемонии освящения первой церкви Сен-Дени явился Христос и сам освятил ее. Сугерий боялся, что его обвинят в нечестивом посягательстве на святыню, если он разрушит стены, хранящие память о прикосновении руки Христа. По всей вероятности, порицания в его адрес были, и исходили они от монастырской братии, которую пугали, быть может, с одной стороны, большие расходы и новизна замысла Сугерия — с другой. В его писаниях неоднократно встречаются намеки на «некоторых людей», неодобрительно относившихся к тому или иному этапу строительства.
Помимо внутримонастырской оппозиции существовала и другая опасность, гораздо более серьезная и трудно устранимая. Сугерий имел все основания остерегаться воинствующего аскетизма Бернарда Клервоского, который еще в 20-х годах обрушивался на него с обвинениями в обмирщении, в пристрастии к роскоши. В 1127 году Сугерий вынужден был под давлением Бернарда реформировать уклад жизни в своем монастыре, хотя, надо сказать, реформу он провел весьма умеренную. Строя церковь, Сугерий тоже не мог оставаться равнодушным к мнениям всемогущего аскета, как это делали клюнийцы, которых Бернард яростно порицал за роскошь их храмов. Клюнийцы представляли собой огромную мощную организацию, все действия которой санкционировались папской курией, как, впрочем, и действия самого Бернарда. Сугерий же был защитником интересов светской королевской власти, что уже само по себе могло быть при желании истолковано как мирская ориентация. Отношения короля с папским престолом находились, правда, в состоянии равновесия, но такого, которое надо было постоянно поддерживать посредством умелой дипломатии. Во всяком случае игнорировать негодующие восклицания Бернарда «Что делать золоту в храме!» Сугерию было невыгодно. В то же время он хотел во что бы то ни стало построить и обставить церковь королевского аббатства с максимальной пышностью. О том, что Бернард мог радикальным образом воспрепятствовать этому намерению, свидетельствует факт, донесенный до нас хронистом. Согласно его сообщению, в Милане «по воле Бернарда Клервоского были убраны все церковные украшения — золотые, серебряные и тканые, которые можно было видеть в церкви города».11 Вероятно, Бернард неоднократно предъявлял подобные категорические требования к духовенству, и Сугерию такие случаи наверняка были известны. Поэтому ему требовалось весомое теоретическое обоснование роскоши церковного убранства. Прежде всего он ссылается на традицию, вспоминая церковь Дагоберта: «Когда он построил эту базилику с изумительным разнообразием мраморных колонн,…он обогатил ее несметными сокровищами из чистейшего золота и серебра и повесил на ее стенах, колоннах и арках златотканые ковры, богато украшенные жемчугом, так что она должна была превосходить убранством все другие церкви… и сиять несравненным блеском».12
