В своей теории Альберти исходил из строгой иерархической градации: частные сооружения уступают «в достоинстве» общественным, а среди общественных светские уступают священным. «Tota in re aedificatoria nihil est in quo maiore sit opus ingenio, cura, indust- ria, diligentia, quam in templo constituendo atque exornando. — Во всем зодчестве нет ничего, что более нуждалось бы в уме, заботе, усердии и прилежании, нежели строительство и украшение храма». Священные сооружения должны быть «ornatissima omni arte atque in- dustria, наиболее украшены всяческим искусством и старанием». Показательно, что всю теорию ордеров Альберти изложил в книге, посвященной «украшению святилищ ».
Практически, однако, тем видом сооружений, в котором с наибольшей силой и яркостью проявились новые гуманистические идеалы, идеалы личной свободы и независимости, была для Альберти вилла. Даже там, где описание соткано из цитат, оно в наибольшей степени приближается к вольной форме утопических описаний — «Сновидений Полифила» или «Сфорцинды» Филарете. В описаниях виллы больше всего света и воздуха. В вилле все должно служить «раздолью и радости», и если в городах «многое необходимо соразмерять с требованием соседа», то в вилле мы менее ограничены в своих правах». «В деревне все свободнее, в городе все стесненнее».
Зрительный образ храма приходится воссоздавать по частям, из отдельных цитат. Храм следует, по Альберти, помещать в том месте города, которое будет «особенно чтимо и величественно». Такое место должно быть «приметно, великолепно, горделиво ». Но когда приходится точнее определить место, начинаются колебания. Удобнее помещать храм в середине города, почетнее — «в стороне от толпящегося множества и скопления граждан», достойнее — на холме, надежнее — на равнине. В другой из книг трактата Альберти требует, чтобы перед храмом была широкая и достойная его площадь, чтобы храм был «окружен широкими улицами или еще лучше — величественными площадями, дабы, откуда ни посмотришь, он имел торжественный вид». Храм, находящийся в центре города, естественно, включается в ансамбль важнейших городских зданий. От гавани к середине города ведет военная дорога. В середине города находится «дворец царей», с которым «прекрасно сочетаются театр, храм и дома знати». По соседству с храмом находится курия. В центральной же и «наиболее видной части города находятся житницы, монетный двор, арсенал», наконец, Альберти советует помещать и монастыри «близ общественных зданий, театра, цирка, площади, куда без принуждения и охотно стекается толпа» и где она легче будет поддаваться «убеждению и увещанию».1
Требуя от храма, чтобы он занимал место «величественное» и «горделивое», Альберти не рассматривал, однако, его как высотную, отовсюду приметную, точку городского ансамбля. «Высочайшая вершина », господствующая над всеми сооружениями, «узел города » — крепость. Над дворцом царей, находящимся по соседству с храмом, высится дозорная башня. Перед входом в гавань стоят «башни, высокие и укрепленные, чтобы с этих вышек заранее можно было видеть прибытие парусных судов и ночными огнями указывать морякам верный вход». Или, как говорит Альберти в другом описании, гавань украшают портики, поставленные «на необработанном цоколе» и «тянущиеся кругом на далекое пространство», храм, «выделяющийся, видный и приметный », «открытая ширь площади перед храмом», и при самом входе в гавань — колоссы.
Величина храма должна соответствовать размерам города, или, дословно, храмы, находясь в соответствии с размерами города, не должны порождать желания сделать их большими, чем они есть, pro urbis amplitudine maiora esse non desideres. Таков общий зрительный облик храма у Альберти.
Виллу Альберти описывает дважды — в книге V и в книге IX. Дом владельца виллы должен занимать не самое плодородное место владения, а самое «достойное». Поэтому нельзя помещать его в низине, ибо «нигде сооружение, какое бы оно ни было, не будет помещено более неудобно и несоответственно, чем там, где оно спрятано в закрытой долине»: там оно будет «затеряно и лишено всякого достоинства, а вид его лишится всякой приятности и прелести». Наоборот, хорошо, когда дом стоит на возвышенности, но дорога к нему должна подниматься незаметно по отлогому склону, «обманывая путников, которые замечают, что они поднялись, только тогда, когда они с высоты озираются на поля», говорит Альберти, повторяя Плиния Младшего.2 Утренние лучи не должны светить в глаза идущим и вечернее солнце не должно тяготить возвращающихся домой. Постройка предстает «веселая, словно манящая и поджидающая тех, кто к ней направляется». К ней «легкий доступ с поля», и приходящего гостя она «встречает самыми великолепными покоями », она «видит» город, крепости, море и обширную равнину, и, наоборот, они «видят» ее.
Перед глазами пришедшего открываются «вершины холмов и гор, ограды садов, привольные угодья для рыбной ловли и охоты», или, как говорит Альберти в книге IX, «далеко раскинувшийся цветущий луг, и залитое солнцем поле, и прохладные тени леса, и прозрачнейшие ручьи и речки, и купанья», ибо мы «весьма радуемся, когда видим красивые местности и гавань, и рыбные ловли, и места охоты, и купанья, и игры поселян, и все цветущее и зеленеющее».
Между тем в сочинении «О семье» Альберти дает чрезвычайно картинные описания сцен охоты и там же пишет: «Но и зимой вилла тебя не забывает своими милостями… Вилла награждает тебя чудеснейшим солнечным днем и предоставляет тебе и зайца, и козу, и оленя, чтобы ты мог за ними погнаться, если будет у тебя на то желание, и чтобы в беге побороть упорство и стужу зимы». В анонимной биографии говорится, что Альберти «с чрезвычайным усердием занимался военными упражнениями и верховой ездой», игрою в мяч, метанием копья, бегом, прыжками, борьбой.
«Сидя на коне и поставив длинную трость одним концом на носок ноги, а рукою придерживая другой конец трости, он поворачивал коня во все стороны, в то время как трость по целым часам оставалась у него неподвижной». Все это — ближе к сеньориальным привычкам, чем к «доброму мещанству» Смайльса, хотя в анонимной
