Альберти не оттенял и в этом отношении был верен своему времени.25 О контрастах он говорит больше в своем сочинении «О живописи», но и здесь они остаются «крайностями», которые при посредстве среднего должны незаметно переходить друг в друга. Противоположность светлого и темного — не противоположность двух областей, «сияния и тьмы»: они сливаются и незаметно переходят друг в друга, давая то, что Альберти считает одним из высших достоинств в живописи: «выпуклость». «Мы, конечно, ждем от живописи, — пишет он, — чтобы она казалась очень выпуклой и похожей на то, что она изображает».26 «Как ученые, так и неученые одинаково похвалят те лица, которые словно изваяния, кажутся выступающими из картины, и будут порицать те лица, в которых не видно другого искусства, как разве только в рисунке».27 «И пусть примечают, — говорит Альберти, — что всегда против света’с другой стороны ему соответствует тень, так что ни в одном теле не будет освещенной части без того, чтобы в нем не было другой, отличной от нее, темной части».28И дальше: «Но какой силой обладают правильное сопоставление белого рядом с черным, ты видишь из того, что благодаря этому сосуды кажутся серебряными, золотыми или стеклянными и кажутся блестящими, хотя они только написаны». Отсюда практический вывод для живописцев: сначала «как бы легчайшей росой покрыть поверхность белым или черным в зависимости от того, где это требуется, и затем сверху этого еще раз, и еще раз, и так далее, постепенно, так, чтобы там, где больше света, было кругом больше белого, а где света меньше, чтобы белое сходило на нет, как бы в дымке. И подобным же образом в противоположных местах они поступили бы с черным»,29 Итак, всюду — постепенность исчезания одной противоположности и появления другой, а среднее между ними — неуловимая линия. И «если одна и та же поверхность вначале затенена и делается постепенно более светлой, тогда среднее между тем и другим должно быть отмечено тончайшей линией, чтобы в этом месте не сомневаться, как его расцвечивать»,30
Схоластическая эстетика, стоя в данном случае на почве августи- низма, который в свою очередь своеобразно видоизменил теории неоплатоников, выдвигала в качестве двух основных признаков прекрасного ясность и «должное соответствие». И в книгах «О зодчестве» : «Мне нравится, когда вход в храм будет совершенно светлым и внутренний неф отнюдь не будет печальным». В центральный дворик виллы, ее «лоно», должно по возможности со всех сторон притекать «обилие отрадного света ». В зимние экседры, недоступные ветрам, проникает «веселое солнце », а летние, открывающие вид на «море, горы, озеро и другие прелести», дают «возможно больший доступ свету ». Говоря об окнах в портике виллы, Альберти.
Именно эту чистоту и прозрачность воздуха, sine fece diem, непередаваемо описал Гоголь в одном из своих писем из Рима: «Опять то же небо, то все серебряное, одетое в какое-то атласное сверкание, то синее, как любит оно показываться сквозь арки Колисея; опять те же кипарисы, эти зеленые обелиски, верхушки куполовидных сосен, которые кажутся иногда плавающими в воздухе, тот же чистый воздух, та же ясная даль; тот же вечный купол, так величественно круглящийся в воздухе». И в другом письме из Неаполя: «Место, где я живу, в сорока верстах от Везувия в расстоянии. Но он совершенно, кажется, близок, и, кажется, к нему нет и двух верст. Это происходит от воздуха, который так здесь чист и тонок, что все совершенно видно вдали. Небо здесь ясно и светло-голубого цвета, но такого яркого, что нельзя найти краски, чтобы нарисовать его. Все светло. Свет от солнца необыкновенный. Кажется, здесь совсем нет теней»,33
