Известие о новых строительных замыслах быстро стало достоянием всех жителей Шартра и так воодушевило их, что они, объединившись, начали деятельно помогать возведению башни и сооружению нового фасада. Это движение сразу же нашло живой отклик у современников, вызвав их горячее одобрение. Сохранились три документа, возникшие почти одновременно, в которых рассказывается об энтузиазме масс в Шартре.
Первое упоминание содержится в хронике, написанной аббатом монастыря Мон-Сен-Мишель Робером де Ториньи в 1144 году, где читаем: «В этом году в Шартре можно было видеть, как верующие впрягаются в тележки, нагруженные камнями, деревом, свинцом и всем, что необходимо для сооружения собора, башни которого вырастают как по волшебству. Энтузиазм распространился и в Нормандии. Повсюду можно видеть, как мужчины и женщины тащат тяжелые грузы через топкие болота».107
В 1145 году другой свидетель событий, аббат монастыря Сен-Пьер-сюр- Див Хэмон сообщал в английское аббатство Татбери об этих же фактах, но притом характеризовал религиозно-нравственные мотивы, которые побуждали жителей помогать строительству. По словам аббата, в работе участвовало несколько тысяч человек. «…Среди них царит такое молчание, — писал аббат, — что не слышно ни малейшего шепота. Во время остановок говорят, но только о своих грехах, в которых каются со слезами и молитвами, тогда как клирики призывают забыть вражду, простить долги и т. п. Если среди собравшихся окажется кто-нибудь настолько закоренелый, что не захочет простить своих врагов и подчиниться этим благочестивым призывам, его груз сейчас же выбрасывают из повозки, а его самого изгоняют из святого сообщества. По ночам, когда работы прекращаются, собравшиеся разбивают лагерь вокруг строящейся церкви, водружают на повозках зажженные свечи и поют гимны и кантики».108
Третье письмо было написано также в 1145 году руанским архиепископом Гуго и адресовано амьенскому епископу Теодору де Тьерри. Архиепископ рассказывал, что благочестивое рвение шартрского населения побудило и нормандцев подражать своим соседям и что он благословил жителей своего архидиоцеза объединяться для строительства церквей. Он также подтверждал, что в сообщество добровольных строителей не принимали тех, кто не исповедался и не примирился со своими врагами.109
Однозначное суждение относительно причин этого явления, которое историки назвали «культом тележек», вывести трудно. Вряд ли правильно было бы предполагать его связь с политической борьбой городов за самоуправление. Шартр, исходный пункт движения, не обладал хартией коммунальной вольности, и горожане не стремились ее получить. В силу экономических и политических условий своего существования Шартр был весьма «благонамеренным» городом. Сама древность культа Богоматери придавала ему черты достойной патриархальности. Но главное, город жил за счет ярмарок, обогащавших и горожан, и духовенство, и наиболее влиятельные горожане очень рано начали участвовать в советах каноников собора. Эти избранные лица, называвшиеся «avoues», не подчинялись юрисдикции сеньора, шартрского графа.110
Таким образом, в Шартре существовал редкий для того времени союз церкви и горожан. Кроме того, Шартр был «королевским» городом, то есть, подобно Парижу, пользовался особым покровительством короля, для которого он был стратегически важным пунктом, форпостом домена на границе с опасной Нормандией.
Как видно из описаний современников, строительное движение носило ярко выраженную религиозную окраску. Г. Адамс 111 справедливо отметил, что к его участникам предъявлялись те же религиозно-нравственные требования, что и к людям, отправлявшимся в крестовый поход, — покаяния, примирения с врагами. Не исключено, что участие в строительстве храма было своего рода заменой похода в Святую землю для тех, кому он был не по силам. Такое предположение тем более правдоподобно, что именно в те годы подготавливался Второй крестовый поход.
Заслуживает внимания, однако, и тот факт, на который указал в своем письме аббат Хэмон: строительные братства не только в Шартре, но и в других местах возникали при сооружении церквей, посвященных Богоматери. Это позволяет думать, что движение родилось главным образом как дань культу Богоматери, причем не только древнему шартрскому культу. Оно было, по всей вероятности, одним из первых проявлений нового, общеевропейского культа Богоматери.
Символично, что первые два новаторские сооружения во Франции — церковь Сугерия и собор в Сансе были посвящены святым — Дионисию и Стефану. Все же последующие соборные здания, которые стали строить с середины XII века — собор в Нуайоне с 1150 года, в Санлисе — с 1153 года, в Лане — с 1155 года, в Париже — с 1163 года и целый ряд других, менее значительных, посвящены Богоматери.
В первой половине XII века в духовной латинской литературе стали появляться, не без влияния куртуазной рыцарской поэзии, многочисленные гимны во славу Богоматери. Их слагали даже схоласты, например, Адам Сен-Викторский и Абеляр. Но самыми ревностными почитателями Богоматери были мистики и среди них главный — Бернард Клервоский. Он писал гимны, говорил проповеди, создал трактат «De laudibus Mariae» и называл себя «beatae Mariae capellanus». Он одним из первых стал называть Богоматерь «Notre-Dame».112 Все монастыри цистерцианского ордена были посвящены ей.
Бернард дружил с шартрским епископом Жоффруа, и не исключено, что он внушил епископу мысль организовать жителей Шартра для помощи строительству собора. Это предположение согласуется со стремлением Бернарда повсюду вызывать всплески массового религиозного чувства. Известно, что в 1146 году, вслед за массовым воодушевлением по поводу строительства собора в Шартре, благодаря Бернарду поднялась новая волна религиозного энтузиазма, после того как он прибыл в город и обратился к местному рыцарству с проповедью Второго крестового похода.
Стихийному характеру участия шартрского населения в строительстве западного фасада собора соответствовала стихийность процесса сложения его архитектурного облика. Строительству не было предпослано никакой архитектурной концепции. Если в Сен-Дени фасад церкви сооружался согласно заранее разработанной новаторской композиционной схеме, то фасад Шартрского собора формировался постепенно, вбирая в себя как традиционные, так и новые элементы. Уже говорилось о том, что вначале фасад не планировался вовсе, северо-западная башня воздвигалась поодаль от здания. Об этом свидетельствует окно, найденное на ее восточной грани в процессе реставрационных работ. Затем была заложена юго-западная башня, симметричная первой. Это повлекло за собой строительство нартекса. Затем стали думать, какой фасадной стеной соединить между собой башни, и составили ее из элементов, заимствованных из фасада церкви Сен-Дени — трех стрельчатых порталов и тройного окна над ними. Верхний ярус с оконной розой построен не был. Его добавили только на рубеже XII—XIII веков, когда после пожара весь собор пришлось строить заново.
Зная последовательность этапов сооружения фасада Шартрского собора, легко убедиться в том, что в процессе строительства зодчие и скульпторы шаг за шагом удалялись от романских композиционных принципов и от романских форм, вырабатывая новое композиционное мышление и новый художественный язык. То, что в Сен-Дени было достигнуто одним усилием творческой воли Сугерия и его архитектора, в Шартре делалось на ощупь, но при этом отдельные идеи разрабатывались глубже, чем в Сен-Дени, и во многом творцам шартрского фасада удалось продвинуться дальше по пути создания готического соборного фасада.
Северо-западная башня, начатая первой, еще не обнаруживает никаких новых стилистических признаков. Три нижних ее яруса конструктивно и зрительно связаны между собой узкими, сильно выступающими пилонами. Однако движение ввысь, начатое в двух первых ярусах пилонами и длинными оконными проемами, в третьем ярусе прерывается сплошной плоскостью стены. В четвертом ярусе, правда, вновь появляются длинные окна, но пилоны этого яруса не достигают, и он оказывается ритмически не связанным с нижними. Романская аддитивность, замкнутость отдельных частей в этой башне еще полностью сохраняется.
Юго-западная башня, заложенная в 1141 году,113 принадлежала к романскому типу башен, бытовавшему в королевском домене в первой половине XII века.114 Непосредственными предшественницами шартрской башни являются башни церквей в Окзерре (церковь Сент-Трините), Вандоме, Этампе (церковь Нотр-Дам-дю-Фор). Несколько нижних ярусов у таких башен четырехгранные, а верхний — восьмигранный. Переход от четырехгранного к восьмигранному объему конструктивно обеспечивается тромпами, а снаружи маскируется четырьмя башенками, увенчанными шпилями. Основной объем башни также завершается каменным шпилем. Башни этого типа отвечали вкусу эпохи зрелого романского стиля, когда на смену суровой неприступной простоте пришло стремление создавать многосложные и украшенные формы. Шартрской юго-западной башне присущи все признаки башни этого типа. Она могла бы считаться достойной завершительницей его эволюции благодаря особому совершенству исполнения — чеканной ясности линий, виртуозной кладке камня, стройности шпиля. Но есть в ней и нечто новое. Во-первых, по сравнению со своими предшественницами, она поразительно высока. В то время как башни других церквей того времени не превышали 50—60 м, шартрский шпиль вознесся на высоту 105 м. Такое стремление к головокружительным высотам, несоизмеримым с человеческим масштабом, уже предвосхищало свойства готической архитектуры, неотъемлемый от нее пафос безмерного, бесконечного, бесчисленного.
С огромной высотой сочетается в шартрской башне вытянутость всех ее ярусов. Однако вертикализм обеспечивается здесь и другими средствами.
Структура нижних ярусов в общем соответствует структуре северо-западной башни. Как и там, башенный объем держат пилоны. Но на юго-западной башне они не обрываются перед верхним ярусом, а восходят до основания октогона, сообщая всей массе башенного столпа энергичное движение ввысь. Оконные проемы и слепые арки членят поверхность стен во всех ярусах, также демонстрируя непрерывный и поступательный характер этого движения. Впечатление устремленности башенного столпа ввысь обеспечивается и многочисленными мелкими архитектурными формами, окружающими основание шпиля башни: шпилями, венчающими башенки, вырастающие по углам октогона, и вимпергами, завершающими узкие стрельчатые окна на его гранях. В других церковных башнях этого типа вимперги и шпили угловых башенок не достигают основания большого башенного шпиля и поэтому сопровождают его движение в медленном темпе, отставая от него. Не выглядят они динамичными и благодаря своим приземистым формам. В шартрской башне, напротив, сами формы вимпергов и шпилей вертикали- зованы, длинны и остры. Кроме того, они поднимаются выше основания башенного шпиля, словно пускаясь за ним вдогонку. Правда, убыстрив темп и добившись непрерывности движения архитектурных линий башни, шартрский архитектор не сумел сохранить ту логику соподчинения основного объема ее верхнего яруса и малых архитектурных форм, соседствующих с ним, которая была свойственна романским церковным башням, где все объемы ясно отделены друг от друга. В шартрской башне множественные мелкие формы, лепящиеся к октогону и к основанию шпиля, перегружают, загромождают основной объем башни и лишают его форму четкости. И все же стремительный взлет и головокружительная высота юго-западной башни Шартрского собора были для того времени явлением принципиально новым. В этих ее свойствах, кажется, материализовался тот массовый энтузиазм, который сопутствовал ее возведению. Симптоматично, что шартрская башня не казалась устаревшей по своим формам даже в эпоху зрелой готики, когда было уже построено множество других, самых сложных и смелых сооружений. Об этом свидетельствует полушутливая рекомендация зодчему, который желал бы построить совершенный собор. Она предписывала: «Возьми башни шартрского собора, порталы реймсского, неф амьенского».
