Проявление эмоциональной энергии

Специфика этих идеалов иная, чем в XI веке. Тогда люди черпали идеальные образы в Священном писании и житиях святых. В XII веке они стали творить их, идеализируя образы реальной истории и современной им действительности. Как и вообще потребность в новых идеях, потребность в идеалах диктовалась в то время необходимостью найти опорные точки среди противоречий жизни. Но в поэтизации явлений действительности сказались и жизненная сила эпохи, начинающей новый исторический этап, ее своеобразный оптимизм, склонность к позитивной оценке себя самое. Одни из этих идеалов возникали стихийно, другие создавались идеологами в определенных политических целях, но даже в них не было еще официозности, принудительности, как, например, в идеалах, создававшихся впоследствии, в XIII веке. Стихийно возникли в провансальской лирике образ «Прекрасной Дамы», в героических поэмах — образ рыцаря, гипертрофированно сильного и храброго, в то же время честного и верного императорского вассала. В трактате Бернарда как результат идеализации уже существовавших новых орденов появился другой образ рыцаря — воина- монаха, давшего обет бедности и целомудрия, в мирные дни кроткого, как овца, в бою храброго, как лев. Сам Бернард и его экзальтированные почитатели вместе творили образ святого аскета. Бернард восхищал современников контрастом своего изможденного облика, слабой, истаявшей плоти и мощного духа, непрестанно пылавшего религиозным рвением. Святым Бернарда называли всю его жизнь.

В героических поэмах возник и другой идеальный образ — Карла Великого, могущественного и непогрешимо справедливого императора. В историографии Сугерия уже внушалась мысль об исторической достоверности этого образа, так как, по мысли королевского историографа, он должен был перебросить мост между «имперским» прошлым Франции и ее настоящим, а главное — связать прошлое с недалеким будущим, когда королевская власть во Франции осуществит свою великую миссию — «renovatio imperii Caroli magni».

Усилиями Сугерия в Сен-Дени создавался также идеальный образ современного французского короля, христианского государя, защитника церкви, окруженного к тому же мистическим ореолом. В создании этого ореола участвовала и церковь Реймса, поскольку там французские короли короновались. На пользу престижу королевской власти послужило старинное реймс- ское предание, согласно которому при короновании Хлодвига склянку с елеем для его помазания принес с неба голубь. В XII веке была уже распространенной поговорка: «Другие короли покупают елей у аптекаря, а французский король получает его с неба».19 В то же время родилось и еще одно верование, просуществовавшее затем многие столетия, о том, что французский король, после помазания небесным елеем, обретает чудесную способность — прикосновением и крестным знамением исцелять больных золотухой. Так творился целый миф о французском короле, о том, что в силу особого господнего расположения он превосходит по своему значению других государей Европы. В первой половине XII века миф находился еще в стадии формирования. В стойкое представление он сложился к XIII веку. Тогда окончательно откристаллизовался идеал французского короля, сочетавший в себе, сообразно наклонности эпохи к синтезированию, черты властителя, воина и аскета. Этот откристаллизовавшийся и уже застылый к тому времени идеал полностью совпал в общем мнении с личностью Людовика IX (1226—1270), которого, как и Бернарда, называли святым еще при жизни.

В первой половине XII века новые идеалы еще только возникали. Они были множественными соответственно множественности слоев тогдашнего феодального общества. Так, идеалов рыцаря появилось одновременно два, а к середине XII века, с возникновением рыцарского романа, к ним добавился еще и третий — куртуазного рыцаря, героя целой цепи «авантюр», героических, любовных, волшебных. Идеалы рождались и в светской, и в клерикальной среде, но все они были аристократическими по происхождению и по характеру. Городская среда еще не обладала достаточной целостностью, чтобы порождать идеальные образы. Ее литература, ограничивавшаяся в тот период поэзией вагантов, иногда заимствовала темы и образы высокой литературы, но, как правило, «снижала» или пародировала их. В основном же она была нигилистической по духу; в ней преобладали негативные оценки действительности и гедонистические — вакхические и эротические — мотивы.

Процесс создания идеалов был в первую очередь разработкой этических критериев. Но он был одновременно и процессом эстетизации этических представлений, их поэтизации, романтизации.

Перемены, происходившие в первой половине XII века в общественной жизни и сознании, не могли не отозваться и в комплексе пространственных искусств. Человек той эпохи должен был испытывать потребность иначе организовать архитектурное пространство, иначе ощутить себя в этом пространстве, найти новые темы и создать новые образы в скульптуре и живописи, новые масштабы и краски. И действительно, новое в пространственных искусствах возникало, причем как эволюционным, так и революционным путями. Эволюционным процессом было дальнейшее развитие романского стиля. Его высшую фазу определяли те же, что и в других сферах общественной деятельности этой эпохи, черты: многообразие локальных вариантов, умножение и усложнение форм в каждом отдельном ансамбле, обогащение ансамблей новыми элементами архитектуры и декора.

Но был и другой, революционный путь — рождение целостного, готического образа храма, воплощающего новый художественный идеал. Оно произошло в то время лишь в одном пункте — в королевском домене. А. Фо- сийон парадоксально назвал первые ансамбли готики «романикой Иль- де-Франса».20 Это справедливо в том отношении, что первоначально готика возникла на локальном участке и существовала в течение какого-то времени на равных правах с романскими региональными вариантами. Но, конечно, искусство, родившееся в 40-х годах XII века в королевском домене, не было романикой, так как оно было принципиально новым. И вполне закономерно, что оно возникло в связи с наиболее перспективными силами общества — королевской властью и городами. Первый новаторский ансамбль был создан в монастыре, в «королевском» аббатстве Сен-Дени, но уже два следующих новаторских замысла, родившихся почти одновременно с ним или