Формирование эстетических предпочтений, на основе которых происходит выбор тех или иных образных характеристик архитектурной среды,— сложный процесс, отражающий содержание духовной жизни общества. Немаловажную роль в числе факторов, влияющих на этот процесс, играет архитектура предшествующего времени, создающая оценочные стереотипы. Архитектура Москвы и других русских городов конца XVII в., нарядная, сложная, богатая многоцветным «узорочьем», в большой степени предопределила склонность заказчика петровской эпохи к пышному декору фасадов и интерьеров. Безусловно воздействовали на сознание сложившиеся типы пространственной организации поселений, их связь с открытым природным ландшафтом, своеобразные приемы композиции ансамблей и зданий, обусловленные, видимо, глубинными этническими особенностями восприятия пространства и формы (последний фактор еще ждет изучения).
Современными исследователями был отвергнут как недостоверный взгляд на средневековую русскую архитектуру как на царство живописной стихии. Тенденция к появлению геометрически правильной формы и к симметрии прослеживается, например в культовом зодчестве, с глубокой древности. В XVII в. намечается склонность к асимметричным композициям, но в конце столетия в храмостроении снова преобладают церкви центричные (церковь в Дубровицах) или симметричные относительно продольной и поперечной осей (церковь Успения на Покровке в Москве). Геометрически правильную форму имели крепости, монастырские комплексы, план Донского монастыря в Москве представляет собой почти точный квадрат. Известны «правильные» схемы некоторых слобод и городов. Относительно строгую структуру приобретают жилые и общественные здания.
Таким образом, регулярность и ранее представлялась эстетически приемлемой; в рассматриваемое же время она входит в число осознанных эстетических критериев. Термин этот ведет свое происхождение от латинского regula — регламент, устав, правило (он вошел в русский язык на рубеже XV—XVI вв.). Под регулярностью — правильностью — подразумевалась упорядоченность всей структуры, которая позволяла соотнести действительность с неким идеалом и приблизить ее к идеалу. Смысл слова в начале XVIII в. расширяется — применительно к архитектуре «регулярный» означает также «прочный» и «красивый» (хотя регулярными принято было называть и государство, и армию, и даже сословия). Переход к «регулярной» системе в градостроительстве и архитектуре в XVIII в. был подготовлен эволюцией эстетических предпочтений на протяжении длительного исторического периода.
Уже в конце XVII в. в обиходе царского двора и в домах некоторых вельмож появляются завезенные из Европы «образцы» оформления быта. Известен был дом князя В. В. Голицына, устроенный на европейский лад: просторные покои с большими окнами были украшены зеркалами, картинами, географическими картами; на потолке была нарисована планетная система; довершали убранство множество часов и художественной работы термометр. Интерес к этим вещам был естествен: новое и непривычное всегда вызывает у человека сильную эмоциональную реакцию. Поэтому очень яркими были и впечатления от европейских городов, в которые приезжает Петр I и его спутники, русские дипломаты, торговцы, «пенсионеры», отправленные на обучение. Города были разными: аккуратные голландские городки, прорезанные каналами и застроенные небольшими домами; окруженные крепостными стенами тесные средневековые «бурги» Германии с громадными готическими соборами; наконец, Версаль с его строгой регулярностью, грандиозным парком, фонтанами и стрижеными деревьями. Столь же разнообразен был и характер зданий — от безудержной пластической щедрости южнонемецкого и итальянского барокко до строгих ордерных форм восточного фасада Лувра и лондонских построек Иниго Джонса и Кристофера Рена.
Что из этого богатства казалось привлекательным и потому имело шанс быть воспроизведенным в России? Этот вопрос очень важен для понимания природы европеизации архитектуры петровского времени. Очевидно, должна была действовать система своеобразных «фильтров», которые пропускали (или не пропускали) в архитектурный обиход те или иные композиционные или формальные приемы. Эти фильтры следует искать в системе ценностных ориентаций эпохи, т. е. в представлениях Петра I и его современников об истине, благе, красоте.
Как мы увидим далее, выбор, который они сделали, открыл путь в русскую архитектуру идеям и образам регулярного градостроения, а также ряду приемов и форм, располагающихся в широком диапазоне источников — от ордерного канона, по Витрувию, до памятников северного Возрождения и барокко. Следует учесть, что европейское происхождение новых образцов само по себе не служило достаточным аргументом для заимствования и Петр строго следил за тем, чтобы заимствуемое за рубежом соответствовало российской действительности. Несомненно, что и новизна архитектурных образцов была относительной, так как абсолютно нового и чужеродного человеческое сознание не приемлет. Следовательно, корни выбора нужно искать в образных и пространственных предпочтениях Петра I и его современников, отвечавших тенденциям, которые обусловили развитие русской архитектуры в предшествующие периоды, но еще не получили законченного воплощения.
Как правило, в основе отбора образцов лежала непосредственная эмоциональная реакция, т. е. воспроизводилось и закреплялось то, что «нравилось» заказчику. Современники Петра особо выделяли в европейских столицах здания, приметные «красотой» и «преузорностью», не объясняя, почему они это делают. На этом фоне примечателен интерес к античности — к мифологии, в которой черпают сюжеты для символов и аллегорий, к ордеру, скульптуре (дворцы и парки петровского времени были украшены подлинниками или копиями статуй итальянской работы). Этот интерес получает логическую мотивацию: русские не только знают о ценности античного наследия, они видят в России прямую преемницу Греции. «Товарищи!— говорил Петр по случаю спуска корабля „Шлиссельбург”.— Писатели полагают древнее обиталище наук в Греции… Теперь пришла и наша череда. Науки коловращаются в свете наподобие крови в человеческом теле, и я надеюсь, что они скоро переселятся и к нам и, утвердя у нас владычество свое, возвратятся наконец на свое прежнее жилище в Грецию».
Идея преемственности, наследования Россией европейской культуры впоследствии определит многие тенденции в развитии русской архитектуры.
