Анализ пространственных структур

Анализ пространственных структур, адекватный разнообразию и богатству наследия эпохи, требует специального обширного исследования. Мы здесь ограничимся выявлением самых общих принципов, имеющих значение для исторического генезиса проблемы архитектурного пространства в европейской культуре. В соответствии с такой целью мы рассмотрим их развитие в западноевропейском Средневековье, Византии и на Руси, концентрируя внимание на второй половине средневекового тысячелетия. Не пытаясь охватить богатство внеевропейских цивилизаций, мы, однако, покажем специфические подходы к проблеме архитектурного пространства, выработанные в средневековой Японии, развивавшиеся вне связи с европейскими культурами, но оказавшие значительное влияние на культуру XX в. Их сопоставление с европейской традицией, кроме того, высвечивает некоторые аспекты проблемы в целом.

Картина мира, какой она виделась людям европейского Средневековья, определялась в своих главных, специфических очертаниях всеобщим распространением христианской религиозности. Ею определялись основные постулаты, на которых строились система миропонимания и нравственное сознание. Бог был высшей истиной, вокруг которой группировались все представления и идеи, с которой соотносились любые ценности. В средневековой картине Вселенной мир телесный менее реален, чем мир духовный; он лишь тень истины, но не сама истина. В таком восприятии «объективность» математического пространства — не более, чем фикция, образуемая абстрагированием свойств воспринимаемого и переживаемого пространства. Но и последнее — лишь неполное и несовершенное отражение истины.

Средневековый мастер — как и любой человек его эпохи — не различал четко мир земной и мир сверхчувственный. Оба существовали для него в живом взаимодействии. Концепция «реализма», выдвинутая средневековой философией, утверждала реальное и независимое от сознания существования универсалий. По Фоме Аквинскому, они существуют трояко: «до вещей» — в божественном разуме как их идеи, идеальные прообразы; «в вещах» как их сущности, «после вещей» — в абстракциях разума как понятия. Слово, идея в системе средневекового сознания обладали той же реальностью, как предметный мир. Их «равноправие» служило исходным постулатом архитектурного формообразования.

Мир живых — в своей совокупности, как и в отдельных объектах, «служит символом высочайшего предельного объекта, всеохватывающего единства, совершеннейшей реальности — Божества, которое является источником всех прочих реальностей и обладает бытием в себе»3. И все, что средневековый человек видел, он стремился истолковать символически. В его восприятии «вещи не просто могут служить символами… они суть символов, и задача познающего субъекта сводится к раскрытию их истинного значения»4. Символическое мышление образует связь между миром живых и миром идеальных прообразов. Материальное и духовное — только ступени неразделяемого единства. Но в иерархии целого материальному отдается более низкая ступень. Мир телесный менее реален. Символизм оказывается условием миропорядка.

Порядок этот иерархичен. В непосредственной соотнесенности с небесной иерархией существует социальная иерархия общества, воспринимаемая столь же вечной и неизменной. При этом всякая вещь, всякий объект образует свой «малый мир», отражающий свойства высшего единства (хоть и не всякая вещь может отразить его во всей полноте).

В архитектурном формообразовании получала высшую доступную человеку степень удовлетворения его устремленность к символической сопричастности с гармонической устроенностью космоса, ее всепроникающей универсальностью, в которой каждая часть воспроизводит свойства целого, а все части связаны иерархически. Наибольшей полноты эта устремленность достигала в формировании готического собора, иерархически сгруппированные символы которого складывались в подобие идеального мира. Она ощутима в структуре и форме других архитектурных объектов, для «малых миров» которых полнота отражения универсального порядка не казалась обязательной. На уровне системы города символизм также служил организующим началом. Его влияние, однако, могло быть ограничено пределами топологических свойств расположения главных элементов, которые воспринимались как смыслообразующие, входящие в структуру символического выражения.