Вписывается в окружность с центром на современной Красной площади, но сильно отклоняется от идеальной геометрии, следуя природным линиям. Оно не замкнуто, не выходя в Замоскворечье. Напротив, Скородом жестко подчинен идеальному замыслу. Замечательна последовательность, с которой совершился переход от веерного плана к радиально-концентрической форме. Излучина Москвы-реки, пересекающая окружность Скородома, связана с ней подковой Белого города. Ее незамкнутая окружность стала переходным элементом между асимметричными очертаниями древнейшего ядра и правильным геометрически внешним кольцом. Радиусы, устремленные к центру, были связаны концентрическими дорогами, трасса которых следовала очертаниям поясов укреплений.
На периферии массива радиальные улицы, идущие от центра, уже не могли обеспечить плотность уличной сети, необходимую для того, чтобы обеспечить подъезд ко всем усадьбам. Их дополняли не только переулки, дробившие территорию чрезмерно крупных кварталов, но и разветвления радиусов, как бы вторичные веерные системы, сходившиеся к воротам в поясах укреплений (Г. Я. Моке- ев предложил назвать такую систему радиально-ветвистой6. Москва, город для Средневековья огромный (около 100 тыс. жителей к началу XVII в.), осталась единственным примером полного развертывания закономерностей «органичного» развития пространственной формы в безупречном единстве с природным ландшафтом. То, что принято называть нерегулярностью, было, по сути, «иной регулярностью», основанной на иных критериях правильности и иных ценностных предпочтениях, чем принятые «веком просвещения». Русских горододельцев интересовала конкретность места, а не абстракции математического пространства. Они решали практические вопросы и, в то же время, воплощали в форме города символические значения, стремясь сделать ее ясно воспринимаемой, дающей свободу пространственной ориентации. Для них была важна не точность воспроизведения идеальной модели, но наглядность воплощения ее топологических свойств в конкретном ландшафте. Две точки у них всегда соединял путь самый удобный, но не обязательно самый короткий (т. е. не обязательно прямой). Правильная последовательность развертывания городского организма от начального ядра была основой их особой версии регулярности.
Пространственная форма системы несла символические смыслы не только во фрагментах, архитектурных объектах, но и как целое. Образ «небесного града Иерусалима» объединял систему. Подчинение ему даже заставило устроить двенадцатые, поначалу лишние, ворота Скородома. Этому образу следовала и структура монастырей, ожерелье которых сложилось вокруг города и, второе, внутри Скородома. В XVI в. эту образную систему дополнила идея «Москва — третий Рим», побуждавшая амбиции на преемственность от Византии в качестве центра православного мира.
«Часы» российской культуры шли медленнее, чем время на Западе; к тому же темпоральный разрыв стал накапливаться еще заметнее в столетия татаро-монгольского господства. Но XVII в. стал веком перемен, вводящих Россию в Новое время и в культурную общность, развивавшуюся в Европе на основе традиций Возрождения. «Бунташный» XVII в. для России был отмечен не только экономическим ростом. Рождался новый тип сознания, новый тип личности, утверждавшей мужество быть собой, имевшей смелость преодолеть чувство растворенное™ в коллективе, принять на себя бремя решений. Идеал человека созерцательного вытеснил человек деятельный. Фигурой такого рода стал царь Алексей Михайлович (эпитет «Тишайший», сопровождавший его имя, — часть монаршей титулатуры; царь — утвердитель тишины, порядка в отечестве; этот эпитет использовался и в обращениях к Петру I). Он собирал вокруг себя деятельных, решительных людей. Век стал рождать про- светителей-рационалистов, как Симеон Полоцкий, и людей неистовых, как протопоп Аввакум. Для России он стал тем, чем было Кватроченто для культуры Италии. Исторические функции Ренессанса в России приняло на себя барокко — мысль, которую первым высказал Д. С. Лихачев.
Становление личностного самосознания делало Русь восприимчивой к опыту западноевропейской культуры, ориентированной на личность, имеющую мужество осознать и утверждать свою индивидуальность. Формы архитектурных ордеров, занесенные в Россию уже в XVI в., но использовавшиеся как разрозненные декоративные мотивы, стали осознаваться как универсальное начало «размерения» пространства, подчинения его дисциплине, не зависящей от случая и привносимой человеческой волей. Вместе с волевым началом в организацию среды стала входить регулярность. Немецкая слобода Москвы, где селились иностранцы, стала вписанным в радиальную структуру фрагментом планировки с прямоугольной сетью улиц, обрамляющих кварталы.
