Наряду с новой концепцией светового решения одним из самых принципиальных привнесений в рассматриваемое время стало оформление в интерьере храма высокого сомкнутого иконостаса. Троицкий собор был, как известно,первым храмом с заранее «запроектированным» иконостасом такого рода .
Формирование на Руси начала XV века многоярусного иконостаса в том виде и с той конкретной иконографической программой, которые утвердились в русской традиции, было вполне определенным родом завершения длительной и разнонаправленной в своих дальнейших путях исторической эволюции алтарной преграды в христианском храме. По мнению Л.А. Успенского, это был вклад именно исихастского богословия в литургическое творчество и православное искусство, видимое выражение и утверждение духовных постулатов исихастского православия по основным возбужденным эпохой спорным вопро- сам54. В самом кратком и общем виде суть этих постулатов можно определить как утверждение, во-первых, исторической реальности церковного домостроительства в противовес развитию более отвлеченных и абстрагированных представлений на эту тему в «прогуманистическом» богословии, и, во-вторых, онтологического, «евангельского»реализма образа в ответ на ожившие в это время (в том числе и на Руси) иконоборческие ереси. И то, и другое исходило в иси- хастском богословии из догмата о реальности Боговоплощения.
В иконостасе первое из этих утверждений было наглядно выражено в поярусном представлении в иконостасных чинах, причем представлении «личностном», всех исторических этапов домостроительства спасения рода человеческого: соответственно (сверху вниз) ветхозаветной Церкви и ее основных периодов — дозаконного (от Адама до закона Моисеева), в лице ветхозаветных праотцев, и подзаконного (от Моисея до Христа), в лице ветхозаветных пророков со свитками пророчеств о Боговоплощении; далее новозаветного, изображающего исполнение того, что предвозвещено в верхних рядах, в тех событиях земной жизни Христа и Нового Завета, которые празднуются Церковью «как своего рода главные этапы промыслительного действия Божия в мире»55, и, наконец, деисуса — молении Церкви за мир в грядущем Суде Божием. Деисус в лице Богородицы, Предтечи, Апостолов, Ангелов и святых перед центральной фигурой самого Христа, и являет «результат Боговоплощения и Сошествия Святого Духа, исполнение Новозаветной Церкви, то есть осуществление того, что показано в трех верхних рядах иконостаса»56. Этот чин представляет эсхатологический аспект Церкви, выражает порядок будущего века. Характерно и важно, что в исихастском осмыслении этот чин иконостаса стал разворачивать традиционный трехчастный деисус в целый ряд изображений заступников, обращенных ко Христу, как Судии Второго Пришествия. Л. Успенский, исходя из общего масштабного акцентирования этого чина и его центрального положения в иконостасе, предполагает здесь богословский акцент на реальность Суда Божия и его непосредственную связь с реальностью таинства Евхаристии, которое происходит на амвоне, непосредственно перед образами этого чина57. В целом же иконостас, по мысли исследователя, представляет «образное доказательство историчности спасения, исключающее всякое отвлеченное представление» , наглядно показывает «нарастание во времени того, что творится в сотрудничестве (синергии) Бога и человека»59, являя «онтологическую связь между Таинством и образом»60.
Мы кратко вникли в богословский смысл высокого иконостаса с тем, чтобы получить более конкретное представление о семантических основаниях той достаточно радикальной пространственной трансформации, которую он повлек за собой в интерьере храма. По существу, иконостас визуально заместил образы самой сакральной части храма — алтаря. Это свидетельствует об исключительной весомости семантики произведенных изменений и в богословском плане, и в плане оформления литургической практики, наиболее полно отражавших актуальный духовный запрос.
В этот семантический комплекс оказываются вовлеченными и архитектурные средства. Наиболее «изобразительно», по нашим наблюдениям, в нем участвует поток света, льющийся из-под купола. Зрительно он локализуется непосредственно над верхними рядами иконостаса и прямо включается в его образный и содержательный контекст61. Это как бы еще один, причем самый значимый «чин» иконостаса, зримо являющий Божественный Свет — первоначало и завершение всего Божественного домостроительства. Этот световой поток в контексте иконостаса приобретает откровенно образное, «иконное» звучание. При этом его зримая реальность как нельзя лучше соответствует всему строю исихастского символического мышления — строю своего рода «мистического реализма», «живого» символизма.
Что касается собственно архитектурной внутрипространственной композиции храма, то она претерпевает качественную трансформацию — именно в связи со столь радикальным переосмыслением алтарной преграды. Главным вновь обретенным качеством внутреннего пространства храма становится его видимая «двустолпность». Это повлекло за собой пропорциональное перераспределение пространств — прежде всего, увеличение ширины западного поперечного нефа, а следом и ряд других композиционных изменений, связанных с визуальным «изъятием» из композиции храмового интерьера пространства апсид, канонически завершавших главную западно-восточную ось.
