Утопия получала рационалистически организованную форму и все-таки оставалась эстетической утопией. Гропиус подчеркивал, что художник, руководствующийся чувством перспективы, «не враг машины — он стремится обуздать ее дух». Лозунгом архитектурного творчества для «нового движения» стал афоризм «форму в архитектуре определяет функция»*. Последовательное проведение в жизнь этой доктрины, казалось, должно было перевести архитектурное* творчество в плоскость чисто интеллектуальных процессов.
Это, однако, было неприемлемо для профессионального сознания архитекторов, исстари отождествлявших себя с художниками.
Рациональность архитектурных доктрин и архитектурной утопии поэтому символична. Конкретная форма и построек, и архитектурных фантазий по-прежнему определялась интуитивными формообразующими импульсами, изменился лишь источник импульсов. Если для Морриса им было искусство средневековья, для Ван де Вельде или Орта — графика и живопись «декадентства» конца века, то архитекторы-рационалисты 20-х годов ищут его в рассудочных построениях мондриановского неопластицизма, в «поэтизации» механических форм поздним кубизмом (Ф. Леже, Ж. Липшиц, А. Певзнер и др.) и пуризмом (А. Озанфан и Ле Корбюзье). Но все эти художественные направления отнюдь не были связаны лоялыюстыо к рационалистической доктрине, утверждавшейся архитекторами, с ее принципами «правдивого» выражения конструкции и функции. Тем самым в эстетическую утопию «нового движения» было введено противоречие, подрывавшее ее изначальную предпосылку — единство эстетического и этического.
Приверженцы утопии «новой архитектуры» ясно видели (да и в большой мере испытывали на самих себе) пороки и противоречия капитализма. Однако они полагали, что задача заключается в том, чтобы убедить «несущих ответственность» в необходимости изменений по той модели, которую они предлагают. Модель эта строилась «исключающим» методом, основанным на отборе проблем, которые существенны для концепции идеального мира архитектора, сосредоточенного вокруг достаточно произвольно избранного стержня.
Главными очагами, от которых началось развитие «новой архитектуры», были «Баухауз» в Германии и Ле Корбюзье с небольшой группой единомышленников во Франции, объединенной вокруг журнала «Эспри нуво». Рационализм стал для них общим девизом. В том и другом случае новые идеи вырабатывались в группах, объединивших художников и архитекторов при ведущей роли последних. В том и другом случае была полная ясность негативных позиций при весьма расплывчатых и неустойчивых представлениях о предлагаемом утопическом идеале.
Впрочем, если группа «Эспри нуво» со всей определенностью основывалась на сухой рассудочности пуризма *, а развитие ее архитектурной концепции всецело определялось личностью одного лишь Ле Корбюзье, то «Баухауз» прошел процесс сложного развития, в ходе которого круто менялись его творческие установки. Пожалуй, только идея «гезамткунстверка» («конечная цель — здание!»), связанная с архитектуроцентристским мировосприятием и верой в осуществимость жизнестроительной утопии, неизменно сохранялась.
В 1922 г. первоначальный экспрессионистический романтизм «Баухауза» стал сменяться рационалистической установкой на строительную индустрию и стандарт; работа над эстет1гческими качествами объекта определялась прежде всего поиском оптимальных комбинаций элементов в пространстве. После переезда школы из Веймара в Дессау (1925) этот период, ориентированный на эстетическое истолкование стандарта, достиг своей вершины и закончился в 1928 г. с уходом В. Гропиуса из школы. Следующий этап развития «Баухауза» связан уже с именем его нового директора Ганнеса Майера (1889—1954). Новая цель его — реализовать социальную роль архитектуры через системную организацию предметной среды. На этом этапе утопия, к которой была устремлена деятельность школы, получила аскетически строгие черты. Она становится антиэстетской и антиформальной, но вместе с тем и механически обедненной, основанной на исключении того, что выходит за пределы рационального обслуживания элементарных биологических и технических функций. Закат «Баухауза» начался со смещения Майера, которому реакционным магистратом Дессау инкриминировалась «политизация» школы в марксистском духе. В 1930—1932 гг. школу возглавлял Мис ван дер Роэ, который искоренил социальную проблематику из круга интересов школы, возвратив ее к сосредоточенности на эстетических проблемах архитектурной формы.
Сложная история «Баухауза» в какой-то мере отразила неустойчивость и широту спектра идей новой архитектуры на раннем этапе ее становления. Стержнем ее экспериментов в середине 20-х годов стала жилищная проблема. Уже с 1921 г. ей начинает посвящать свои статьи в журнале «Эспри нуво» и Ле Корбюзье — именно с ней связывались во Франции, как и во всей Европе, наиболее острые социальные проблемы архитектуры. В Германии вокруг строительства муниципалитетами и кооперативами так называемых «дешевых» жилищ для рабочих развернулась активная пропаганда социал-реформизма. Муниципальные жилые комплексы и кооперативы изображались как «эмбрион социализма». Многим среди архитекторов это казалось началом реализации их утопических идей. Гропиус, оставив «Баухауз», целиком погружается в деятельность, связанную с проблемами жилища, надеясь на деле приблизить наступление эпохи индустриального домостроения. Утопия, приведенная к строго деловитым очертаниям, казалась в тот момент почти реальностью.
Подход к жилью как к задаче индустриального массового производства в своем логическом развитии неизбежно подводил архитекторов к проблемам градостроительства, ибо уже в его рамках стандартные жилые единицы соединялись в систему жилой среды. С градостроительством связывался и широкий спектр социальных проблем, что, казалось, делало его главным полем воздействия архитектуры па современную жизнь. К градостроительству после ухода из «Баухауза» обратился Гропиус, а Ле Корбюзье уже на несколько лет ранее расширил сферу своей утопии, вводя в нее проблемы градостроительства. Именно в них он начинает усматривать ключ к решению главных задач современности. В мессианское предназначение профессии архитектора он верил как никто другой. Он провозгласил: «Час ясновидцев пробил».
Ле Корбюзье видит: «Экономическая система, насчитывающая столетия, близка к смерти. Новые методы мышления наполняют мир. Неизбежно будет построена новая экономическая система и придет новая жизнь, взломав ворота старого мира». Однако возможность революционного преобразования общества пугала. Жертвами и хаосом социальных революций усиленно устрашала в то время буржуазная печать. Утопия же связывалась с мечтой о мирных реформах, не об архитектуре революции, но об архитектуре вместо революции. «Восстановление нарушенного равновесия становится сегодня задачей строительства. Лозунг звучит: архитектура или революция».
Гропиус искал решение социальных проблем в «разумном выравнивании» уровня потребления. «У большинства людей потребности одинаковы. Поэтому вполне логично — и это полностью отвечает требованиям экономичности — попытаться удовлетворить такие потребности одинаковыми средствами. Совершенно неправомерно, что план каждого дома отличается от другого, что жилища имеют разный облик, что применены разные материалы».
Ле Корбюзье считал главной проблемой эффективность использования времени. Подобно тому, как Моррис полагал, что прекращение производства излишних вещей приведет к изобилию вещей необходимых, Ле Корбюзье думал, что устранение затрат времени, определяемых нерациональной планировкой городов, решит главные социальные проблемы, а индустриализация строительства жилищ, сокращая затраты времени на создание каждого дома, сама по себе обеспечит увеличение их числа до полного удовлетворения потребности. Он писал поэтому, что «градостроительство несет в будущее совершенно новые решения, новые структуры, которые в то же время формируют социальные, экономические и даже политические системы и должно внести в человеческое общество новую гармонию … Строительный процесс должен быть освобожден от средневековых методов, и строительство домов должно быть в большей своей части перенесено на фабрики и заводы … На основе такого обновления мы сможем обратиться к проблеме градостроительства, что-, бы снабдить современное общество домами и городами».
