В Михайловской церкви кроме привозных (здесь, естественно, не упоминающихся) есть несколько первоклассных скульптурных надгробий. Очень похожи друг на друга надгробия В. М. Голицына (умер в 1797 г.), выполненное Э. Де-Педри и А. В. Римского-Корсакова (умер в 1781 г., но надгробие, вероятно, более позднее). Это тоже тип плакальщицы с урной, у которой стоят маленькие ангелы. Памятник Голицыну совершенен по композиции и по исполнению.
Тип надгробия с пирамидой (один из самых сложных и совершенных вариантов его — гордеевское надгробие Д. М. Голицына) представлен надгробием М. М. Измайлова и его жены (Измайлов одно время был начальником Кремлевской экспедиции, под началом которого работали Баженов и Казаков). Тут налицо все элементы такого надгробия — и гений, и плакальщица (правда, довольно рассудительная), и барельеф умершего (смещенный со своего обычного места вверху пирамиды), и сама пирамида (увенчанная пламенем). Все эти надгробия очень невелики, но, не видя их в натуре, можно сильно ошибиться в их размерах: они очень монументальны и крупномасштабны.
А из более поздних работ есть блестящее и холодное надгробие М. М. Голицына (младшего, умер в 1810 г.), выполненное С. С. Пименовым: саркофаг у подножья плоской пирамиды и скульптура — женщина, в одежде, спадающей безупречными складками, с крестом в руках (символом Веры).
Многие прекрасные скульптурные надгробия видны из окна церкви. Около Михайловской церкви стоит одно из самых характерных надгробий Донского — надгробие И. И. Козлова, надгробие бесконечно далекое от христианства и от христианской символики с ее загробным существованием. Опершись рукой об урну (вторая рука отбита очень давно — по преданию — французами в 1812 г.), в сладкой скорби замерла грациозная женская фигура в хитоне плакальщица. Лев у пьедестала урны, на котором помещен портрет покойника в барельефе в сравнительно редком ракурсе (анфас), с умилением смотрит на этот портрет и на музу, словно пытаясь утешить ее. Вся композиция полна тишины и равновесия.
Мартосом помимо надгробий Собакиной и Волконской выполнено из листов меди и надгробие А. П. Кожуховой (умерла в 1827 г.). В 1830 году оно повторено на могиле Корнеевой в Александро-Невской лавре. В ГТГ есть бронзовая модель этого надгробия, немного отличная от оригинала и уже с той самой эпитафией, что и в Донском: ангел, упавший головой на урну и отвернувший лицо так, что оно все время остается в тени. Архитектурная часть надгробия Кожуховой, пожалуй, выше, чем в Александро-Невской лавре: поле для надписи и курильницы больше следует масштабу. Мартосу приписывается и надгробие П. А. Алексеева (умер в 1816 г.) у апсид Старого собора. Женская фигура с крестом (ныне утраченным), по-видимому, символ Веры, не опирается на пьедестал, а скорее прикасается к нему. На пьедестале профильный барельеф.
Рядом с ним — надгробие Барышниковой работы Демут-Малиновского, где тот самый Хронос, о котором уже говорилось, отстраняет семью от Барышниковой. Над этим барельефом поставлены скульптуры ангелов с урной. Их Демут-Малиновскому приписать уж никак нельзя — это довольно ремесленное изделие какой-то мраморной мастерской. В группе надгробий Барышниковых и Яковлевых (их близких родственников) все надгробия очень интересны.
Этим скульптурные надгробия Донского и ограничиваются, если не считать явно типовых плакальщиц на могилах Лунин и над могилой Нарышкиной. Но на нескольких надгробиях встречаются барельефные портреты, например на памятнике поэту М. М. Хераскову и на огромном надгробии Шувалова.
Облик некрополя Донского монастыря в сильнейшей степени определяют рядовые надгробия. В сравнении с другим выдающимся некрополем этого же времени (конец XVIII — начало XIX в.)-Лазаревским кладбищем Александро-Невской лавры — некрополь Донского монастыря производит впечатление более цельное.
