Брутализм и высокие технологии — два полюса того феномена, который Чарльз Дженкс назвал архитектурой позднего модерна. Он описывает этот стиль как доведение до крайности принципов и форм архитектуры модерна периода до Второй мировой войны. Такие черты этого архитектурного стиля, как ярко акцентированную техническую выразительность, возведение структурных особенностей в статус орнамента, подчеркнутая артикуляция формы и акцент на полной абстракции. Все это — различные подходы к выработке идей и языка модернистского направления.
Дженкинс противопоставляет поздний модернизм постмодернизму; он считает их явлениями, противоположными во многих отношениях. Обычно к поздним этапам развития, чем к начальным, и многие произведения, считающиеся образцами позднего модерна, встречали не столь восторженный прием, как достижения пионеров модернизма. В то же время архитектура позднего модерна оказалась в тени новаторского движения той эпохи, а именно постмодернизма.
Но это обстоятельство не отрицает того факта, что многие архитекторы, работавшие в стиле позднего модерна, — Готфрид Бём, Вера Махонина, Владимир Махонин, Франсиско Хавьер Саенс де Ойса, Эдвард Равникар и трое создателей здания радиостанции в Братиславе (1962— 1983) — Штефан Светко, Штефан Дюркович и Барнабаш Кисслинг.
Начиная с 1960-х годов, эти два направления — поздний модернизм и постмодернизм — существовали бок о бок, как в Европе, так и в других частях земного шара. В течение короткого периода времени торжество модернизма представлялось естественным и неоспоримым. Однако в 1960-е годы этому стилю бросил вызов целый ряд архитекторов, которых становилось все больше: «Команда 10», О.М. Унгере и Джеймс Стирлинг, два мастера, чьи ранние работы хорошо вписываются в определение бругализма, а также Роб Крир, архитектор, чьи ранние проекты были тесно привязаны к популярным в то время мегаструкгурам.
Эти три специалиста шли к архитектуре, которая помнила бы о своей истории и контексте, о чем особенно громко заявила в 1970-е годы. Этот сдвиг имел непосредственное отношение к возобладавшим тогда взглядам на существовавшие постройки и коммуникативной символике архитектуры (в эпоху, когда семиотика вошла в моду, часто можно было услышать слова вроде «язык архитектуры»).
