С конца XV в. нарастание рационализма и дидактизма в русском религиозном сознании прямо сказывается на характере канонического творчества. Иконографические искания приобретают более отчужденный от молитвенного «делания», рациональный характер. Как правило, начинает превалировать изначальная религиозная идея, диктуемая уже не столько духовным опытом, сколько целями более мирского характера — национально-государственного, церковнополитического или, напротив, частно-семейного. Достаточно рационально, программно осмысляется форма ее символического воплощения, часто с акцентом на более новые композиционные решения, нежели на внутриструктурные переосмысления (так происходила, в частности, эволюция многопридельных хра- мов)21. В художественной задаче акцент смещается: это уже не столько продолжение на художественном уровне духовного гносиса, сколько «иллюстрирование», узнаваемое запечатление этой априорной идеи. Как следствие этого в хра- моздательной традиции появляется один очень существенный симптом — особая тяга к образцам. Образец — конкретный, авторитетный в качестве носителя определенной идеи — становится одним из главных средств программирования символического образа и иконографии храма, а цитирование архитектурных форм — средством формообразования.
Последовательная апелляция к образцам и свободное оперирование ими, нарастая со временем, начинают замещать собой традиционное каноническое творчество. Язык образцов приобретает в храмоздании XVI в. большую идейную конкретность, доходящую порой до «публицистичности». Об этом свидетельствует почти весь ход архитектурного развития Московской Руси в этот период, особенно та его линия — стержневая и определяющая для официального храмоздания — которая была связана с ориентацией на новые Успенский и Архангельский соборы Московского Кремля.
Подобный принципиальный поворот в характере иконографического творчества способствовал объективному «раскрытию» традиции для восприятия внешних художественных влияний, т.к. вовне перемещается структурный «центр тяжести» в самом символическом мышлении. Естественным следствием этой «экстравертности» должен был явиться и больший иконографический радикализм. Это и произошло с русской архитектурной традицией конца XV — начала XVI в. Итальянские версии храмовых иконографических схем, появившиеся в этот период, создали то самое диалектическое поле, в котором пошло дальнейшее живое движение русской иконографической и вообще архитектурной мысли. Механизм вхождения и разработки итальянского потенциала в этом отношении можно проследить по истории строительства и дальнейшего архитектурного «бытования» в традиции двух храмов, давших начало двум иконографическим линиям в русском храмоздании: Успенского собора в Кремле и храма Вознесения в с. Коломенское.
История возведения московского Успенского собора явственно запечатлела подробности момента того самого иконографического «скачка», о котором говорилось выше. Начинается это мероприятие — на уровне замысла и первой версии осуществления — еще в русле теократической инерции. Настало время, и сооружается митрополичий кафедральный собор «всея Руси» после долгого, тянущегося еще с XIV века борения за перенос митрополичьей кафедры в Москву22. Его берет в свои руки митрополит Филипп, который выступает, судя по источникам, основным заказчиком нового собора23. Он сам организовывает сбор средств и ведет весь ход строительства24. Закладка собора происходит в 1472 (6980) г.25
Комплекс символических идей, воплощаемых в архитектуре этого храма, по существу, был сведен к единственному, хотя и емкому, средству выражения — указанию на образец, а именно — Успенский собор во Владимире26 27. Архитектурная идея состояла в том, что образец должен был быть повторен и превзойден, и через эту архитектурную метафору утверждались преемственность и превосходство московской кафедры и новой столицы по отношению к Владимиру — «переять и превзойти» славу прежней столицы.
Характер осуществления этого архитектурного замысла в первом «митрополичьем» его варианте был достаточно буквальным и количественным. Повторение было достаточно полное. Как показывают исследования (К. К. Романова, Г.К. Вагнера, Н.С. Шеляпиной, В.И. Федорова, В.П. Выголова) собор «По многу же преже видя того храма превелика зело и высока и чюдна велми делом, пресве- щенныи митрополит Филиппъ зело духомъ горяше и желанием одръжимъ хотяше в ту же меру видети храмъ созданъ пречистеи Богородици на Москве, иде же бяше целбоносный гробъ иже в святыхъ отца нашего преосвященнаго митрополита Петра чюдотворца и прочих митрополить Рускых, призываетъ же еще преже того мастери каменосечци и посылаеть их в град Володи- мерь видети тоя церкви и меру сняти с неа».
