Анализ исторического материала — письменного, архитектурного и археологического — обнаруживает два главных вектора такого рода осмысления храмового строительства: в национальном и библейском ключе. Начнем со второго как еще почти не освещенного в науке, хотя будем подразумевать теснейшую взаимосвязь обоих аспектов.
Читая летописные тексты этого времени, часто встречаешься с именами библейских персонажей и особенно царей Давида и Соломона. Образ второго фигурирует, как правило, в текстах, связанных со строительством храмов. Особенно часто уподобление царю Соломону возникает в сказаниях о церковном строении Андрея Боголюбского. В нашей исследовательской литературе долгое время было принято считать эти уподобления литературной метафорой. Однако при ближайшем рассмотрении этих ветхозаветных аллюзий, особенно под нашим углом зрения, проступает целый семантический пласт, содержащий определенную информацию по исследуемым нами мировоззренческим «моделям». Здесь можно отметить два момента.
Первый — более общего характера — это образ духовной самоидентификации эпохи и прежде всего ее правителей. Полный нравственных противоречий и крайностей строй жизни древнерусских князей с его запутанными и жестокими родовыми отношениями, особенно во время междоусобиц, и одновременно устремленный к святым идеалам, находил, по всей видимости, прямое созвучие в ветхозаветных образах. Библия, как известно, вся полна подобными проблемами, получавшими при этом священное разрешение и оправдание. Сходными с ветхозаветными в чем-то были и сами тогдашние отношения с Богом, в которых было много предметного и «договорного». Об этом свидетельствуют многие черты отношения к святыням, в частности прямая борьба за них; стремление подробно регламентировать бытовые отправления, подобно Моисеевым законам (например, «Ответы Новгородского епископа Нифонта на вопросы черноризца Кирика»); наконец, отношение к храмозданию, о котором подробнее ниже. Вряд ли это было внешнее влияние иудаизма, исходившее, скажем, от хазар. Все заставляет думать более о внутреннем соответствии, об определенной «ветхозаветной» стадиальности духовного развития самой домонгольской Руси.
Надо отметить, что, хотя весь корпус Библии еще не был полностью переведен в XI-XII вв., библейские книги, особенно исторические части, были довольно хорошо представлены в славянских переводах — включенных в Толковую Палею и др. Д.С. Лихачев так пишет об этом: «Значение переводов из Библии было для русской литературы очень велико. Чрезвычайно пестрый и в идеологическом, и в художественном отношении состав библейских книг, созданных в разное время на протяжении более тысячелетия, включал произведения самых разнообразных жанров, начиная с философской лирики и кончая воинской повестью. Библейские книги заключали в себе обильные фольклорные мотивы, сказочные сюжеты, полулегендарную историю еврейского народа, проповеди, космогонические мифы, биографические повествования, богословские трактаты, лирические песнопения и т.д.»65. Огромной популярностью, судя по собственно русской литературе, пользовалась Псалтирь. Она, видимо, была буквально на устах. Об этом можно косвенно судить по такому произведению, как «Моление» Даниила Заточника, в котором Псалтирь пародируется, «сбивается на скоморошьи гусли»66. Это возможно, как правило, только с очень употребительными и с хорошо освоенными вещами .
Упомянутое выше отношение к храмозданию было еще одной библейской чертой, видимо, разделяемой русской религиозной ментальностью той поры. Популярность царя Соломона как мудреца и особенно как строителя храма в русской письменности того времени весьма велика — и в апокрифической литературе, и в собственной летописной. Как уже упоминалось выше, особо акцентирована эта «соломонова» линия в текстах, описывающих храмовые постройки Андрея Боголюбского. В одной только приведенной выше «Повести об убиении. ..» князь четыре раза сравнивается с Соломоном, а два его храма — Рождества Богородицы и Успенский — с Соломоновым храмом. Такие уподобления встречались и раньше и, как правило, в отношении самых престижных храмов (например, в отношении возведения Ярославом Мудрым храма Софии в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона). Но счесть это на сей раз традиционной метафорой мешает, во-первых, настойчивость ее проведения, во-вторых, конкретность описания и перечисления того, в чем именно состояло это подобие.
Соломонъ царь премудрый создать, тако и сии князь благоверный Андреи и створи церковь сию и память собе и украси ю иконами многоценьными, златомъ и каменьемъ драгымъ, и жемчюгомъ великымъ безценьнымъ, и устрой ю различными цатами и аспидными цатами украси и всякими узорочьи, удиви ю светлостью же, некако зрети, зане вся церкви бяше золота. И украсивъ ю и удививъ ю сосуды златыми и многоценьными, тако яко и всимъ приходящимъ дивитися, и вси бо видивше ю не могуть сказати изрядныя красоты ея, и златомъ и фи- ниптомь, и всякою добродетелью, и церковнымь строеньемь украшена и вся- кыми сосуды церковными, и ерусалимъ златъ с каменьи драгими и репидии многоценьными, каньделы различными извну церкви от верха и до долу, и по стенамъ, и по столпомъ ковано золотомъ, и двери же и ободверье церкви зла- томъ же ковано. Бяшеть же и сень златом украшена от верха и до Деисиса и всею добродетелью церковною исполнена, изьмечтана всею хытростью!»
Или описание владимирского Успенского собора: «.. .и доспе церковь ка- мену сборъную святыя Богородица, пречюдну велми, и всими различными виды украси ю от злата и сребра, и 5 вЪрховъ ея позолоти, двери же церковьныя трое золотомъ устрой. Каменьемъ дорогымъ и жемчюгомъ украси ю мьногоцень- нымъ, и всякыми узорочьи удиви ю, и многими поникаделы золотыми и серебряными просвети церковь, а онъбонъ от злата и серебра устрой, а служебныхъ съсудъ и рипидьи и всего строенья церковьнаго златомъ и каменьемь драгимъ и жемчюгомъ великимъ велми много, а трие ерусалимъ велми велиции, иже от злата чиста, от каменья многоценьна устрой: и всими виды и устроеньемъ подобна быста удивлению Соломонове Святая Святыхъ. И въ Боголюбомъ, и въ Володимере городе верхъ бо златомь устрой и комары позолоти и поясъ златомъ устрой, каменьемь усвети, и столпъ позлати, и изовну церкви и по комаромъ же поткы золоты и кубъкы, и ветрила золотомъ устроена постави, и по всей церкви и по комаромъ около».
В.В. Бычков так оценивает эти русские «экфрасисы»: «Самой архитектуре здесь почти не уделяется внимания (хотя описывается храм!). Об архитектурных элементах (пять куполов, три двери) мы узнаем только потому, что они были украшены золотом и драгоценными камнями. Фактически храм для автора… не произведение архитектуры (он не чувствует еще специфических особенностей этого вида искусства, не осознает его самостоятельности и символической значимости), но скорее огромное произведение ювелирного или декоративноприкладного искусства». Из этого ученый делает вывод, что «именно произведения ювелирного искусства… выступали для средневекового человека источником эстетических переживании».
Вряд ли с этим можно однозначно согласиться, потому что легко обнаруживается другой, гораздо более объяснимый источник не только «эстетических переживаний», но и самих этих «экфрасисов» — библейское описание храма Соломона. «И построил Соломон храм и кончил его… И обложил Соломон храм внутри чистым золотом, и протянул золотые цепи пред давиром, и обложил его золотом. Весь храм он обложил золотом, весь храм до конца, и весь жертвенник, который пред давиром, обложил золотом… И пол в храме обложил золотом во внутренней и передней части. Для входа в давир сделал двери из масличного дерева с пятиугольными косяками. На двух половинах дверей из масличного дерева он сделал резных херувимов и пальмы и распускающиеся цветы и обложил золотом; покрыл золотом и херувимов и пальмы. (3 Цар. 6, 14-33)… И сделал Соломон все вещи, которые в храме Господа: золотой жертвенник и золотой стол, на котором хлебы предложения, и светильники… из чистого золота, и цветы, и лампадки, и щипцы из золота, и блюда, и ножи, и чаши, и лотки, и кадильницы из чистого золота… И принес Соломон посвященное Давидом, отцом его; серебро и золото и вещи отдал в сокровищницы храма Господня» (3 Цар. 7,48-51).
Еще ближе к нашим летописным описаниям подходит образец пересказа этого библейского сюжета, представленный в «Хронике Георгия Амартола», хорошо известной тогда на Руси и конкретно — в северной Руси. Соответственно тексту «Хроники…», Соломон начал строить храм «на горе», его стены были украшены золотом: «Позлати выспрьняя стены вся и помост сътворив пакы дъскы златы», «и златом от Суфира позлати дом… и стены и верхы и двери, и одверья». Здесь развивается и «каменная» тема: «яко мраморы красными и различными церквы украшена… и каменья исполнена, драгое камение и различное и всякого камения честнаго премного…» Названы также медные «столпы», обложенные «златыми дъсками перста в толшее», драгоценная утварь, светильники и пр. Интересно также место о том, что Соломон «каменным оградомь сию [церковь] окружи, град же велий красный сверши и от белых камений всю и помости…»
Судя по археологическим исследованиям Н.Н. Воронина, эти тексты стали образцами не только для «экфрасисов», но и для самих андреевских построек — в постройках Владимира и Боголюбова действительно широко применялся прием оковки золоченой медью порталов и барабанов куполов, полы из медных плит, в порталах Успенского собора висели двери, «писанные золотом». Более того, в тексте «Хроники…» есть архитектурные подробности, не использованные в русских «экфрасисах», но реально существовавшие в постройках Боголюбова: наличие белокаменных стен, белокаменная вымостка двора перед дворцом с тесаными из белого камня желобами-«трубами», белокаменный «холм», сооруженный, по исследованиям ученого, в основании церкви на Нерли и др.69
Такая действенная актуализация этой библейской параллели вряд ли могла быть побуждаема только соображениями литературной гиперболизации или даже княжеской «горделивой мыслью последовать мудрому библейскому царю»70. Все данные говорят за то, что в ней была заложена более глубокая программная установка, ставшая частью всей храмоздательной парадигмы влади мирского князя. Ее символический смысл может быть понят из контекста самого священного сюжета.
Главным священным смыслом Соломонова храмостроительства было полное исполнение обетования Бога об израильском народе. Это было последнее «из всех благих слов Его, которые Он изрек чрез раба Своего Моисея» (3 Цар. 8, 56). Господь вывел свой народ из египетского плена, привел после 40-летнего странствия по пустыне в Землю обетованную, дал овладеть ею. Последним, заключительным деянием должно было стать строительство храма Единому Богу, до тех пор им была дана для молитв, жертвоприношений и хранения Ковчега Завета только «походная» скиния. Не по человеческой воле (даже самой праведной) мог быть возведен этот храм — ни царю Саулу, ни даже царю Давиду не дано было сделать это. Но дал Господь при этом Давиду такое обетование: «И Я устрою место для народа Моего, для Израиля, и укореню его, и будет им спокойно жить на месте своем, и не будут тревожиться больше, и люди нечестивые не станут более теснить его, как прежде… И Я успокою тебя от всех врагов твоих. Когда же исполнятся дни твои, и ты почнешь с отцами твоими, то Я восставлю после тебя семя твое… Он построит дом имени Моему, и Я утвержу престол царства его на веки».(2 Цар. 7, 10-13). «Я дам ему покой от всех врагов его кругом: посему имя ему будет Соломон. И мир, и покой дам Израилю во дни его. Он построит дом имени Моему, и он будет Мне сыном, и Я ему отцом, и утвержу престол царства его над Израилем навек» (1 Пар. 22, 9-10).
Вряд ли, наверное, можно было найти в Библии место более созвучное чаяниям русского князя! Особая богоизбранность строителя храма и обетование Бога за его храмоздательные труды «покой от всех врагов» и «утверждение престола царства навек». Надо учесть, что в своей самодержавной политике Андрей Боголюбский был столь же упорным, сколь и одиноким, опережающим свое время. Его политика, как показала история, была более, чем дальновидной, но действительно преданных и равных ему по силе единомышленников у него было крайне мало, что отчетливо являет история его трагической смерти. Упование на покровительство свыше и готовность «зарабатывать» его было, судя по всему, мощной компонентой его собственной духовной жизни. Священное Писание подсказывало пути к осуществлению… Буквальное восприятие текстов Священного Писания как руководства к действию было характерно и для него, и для эпохи в целом.
В эти рамки укладываются и строительные уподобления. Основные параметры библейских «экфрасисов» — это описания материалов (видимо, подчеркивается их исключительная «чистота» по древнеиудейским понятиям), расположение, размеры, святые изображения, отделка. Именно по этим направлениям и обнаруживаются реальные соответствия между ними и княжескими постройками. При ближайшем рассмотрении среди них обнаруживаются и такие характерные декоративно-пластические качества владимиро-суздальских храмов, как резьба («И на всех стенах храма кругом сделал резные изображения… внутри и вне» — 3 Цар. 6, 29), включая ее конкретные мотивы (херувимы, львы, пальмы, цветы и т.п.); новый, более ценный, строительный материал — белый камень, вместо прежнего кирпича-плинфы; множество драгоценной отделки и др. Сказано также и про собирание отовсюду мастеров «всяких способных на всякое дело» («И приказал Давид собрать пришельцев, находившихся в земле Израильской, и поставил каменотесов, чтобы обтесывать камни для построения дома Божия» — 1 Пар. 22, 2).
Несмотря на конкретность библейских уподоблений, храмоздательная программа Андрея Боголюбского и его преемника Всеволода Большое Гнездо реализовывалась по христианским канонам. Превалирующая ее часть имела национальное содержание. В понимании владимирских князей это была направленная антивизантийская и антикиевская церковно-политическая ориентация, о чем уже упоминалось выше. Выражалось это в первую очередь в отходе от свойственного им государственного культа св. Софии в пользу Богородичного (введение праздника Покрова на Руси, написание богослужебных текстов, прославление иконы Владимирской Божьей Матери и др.), связанного более с собственно русскими священными событиями, свидетельствами проявления Промысла Божия непосредственно о Руси.
Первейшее из них — Великая Успенская церковь Киево-Печерского монастыря, создание которой было, по киево-печерскому Патерику, «делом рук» самой Богородицы. Священной данностью в этом храме были мера и начертанный на земле план. Именно иконографическое и пропорциональное подобие этому образцу ложится в основу воздвигаемой во Владимире «альтернативной» митрополии — Успенского собора. Соответственно средневековому обыкновению конкуренция имела два вектора воплощения: противопоставление и подобие. Это наблюдается в данном случае и по отношению к храму Софии в Киеве (и даже в Константинополе). Противопоставление было сильнее в постройке Андрея Бо- голюбского, взявшего за основу другую храмовую иконографию, подобие — в перестройке собора Всеволодом, который, сделав собор пятинефным и пятикупольным, восстановил архитектурную преемственность с митрополичьим храмом.
