«Делом рук», то есть искусства в смысле технической обработки или мастерства, являются, по Альберти, «складывание, прикладывание, отнятие, отесывание, шлифовка и т. п.. Опять-таки и эти средства являются подчиненными понятию уместного и подобающего, то есть целям выразительности. Недаром Альберти нравятся стены древних городов, сооруженные «из камней огромных и неотесанных», являющие «суровость строгой древности, украшение городов». У городских стен «вместо отделки лучше будет грубая поверхность, непреклонная и словно грозящая». Наоборот, в храмах и стена, и крыша, и пол должны быть отделаны со всею возможной искусностью. Поэтому Альберти порицает концентрические, возвышавшиеся одна над другой городские стены Экбатаны, которые были, по Геродоту, раскрашены так, что «одна стена была пурпурная, другая — голубая, третья — серебряная, четвертая — даже позолоченная». Притом, как замечает Альберти, «иногда менее ценный материал, искусно обработанный, придает больше прелести, чем благородный, но беспорядочно нагроможденный». Вспоминая рассказ Фукидида о постройке афинских стен Фе- мистоклом, Альберти спрашивает: «Стену в Афинах, которая… была возведена поспешно, причем даже брались надгробные изваяния, кто назовет прекрасной, хотя она полна обломками статуй?».12 Что техническое мастерство является лишь средством, прекрасно сформулировал Альберти, заявив: «Рука ремесленника служит для архитектора лишь орудием ».
Следовательно, в конечном итоге, по Альберти, все решает ingenium — понятие, которому по-русски соответствуют слова: «ум, изобретательность, находчивость, талант».13 Именно его делом являются «выбор, распределение и размещение ». Их результат — «достоинство )». Первое качество в зодчестве — «судить правильно о том, что подобает ». Основываясь на уме, выбрать то, что подобает, надлежащий decus — вот основа того своеобразного кодекса архитектурно-строительной морали, который содержится в трактате «О зодчестве». «Выстроить то, что представляется удобным и без
спора соответствует цели и затраченным средствам, — дело не столько зодчего, сколько строителя. А заранее обдумать и умом и рассуждением решить, что будет во всех отношениях совершенным и законченным, свойственно лишь той изобразительности, которую мы ищем». В переводе на современный язык это значит, что лишь ingenium способен установить соответствие между подлинным содержанием архитектуры и его внешним выражением, то есть найти, как говорит Альберти, надлежащий decus, «выбрать то, что подобает», или то, что отвечает уже не физической, а социальной природе выражаемого предмета, — найти не внешнюю декорацию, а конкретное воплощение идейного содержания.
И действительно, при ближайшем рассмотрении обнаруживается полная аналогия между социальными и архитектурными оценками Альберти, между всем его жизненным тонусом и его художественными требованиями. «Верное и правильное украшение » заключается, по Альберти, не в размерах богатства, а в «дарованиях ума ». Так в трактате «О зодчестве». А в трактате «О семье» Альберти произнес подлинный панегирик тому же самому уму : «Все способы стяжания, которые находятся в нас самих, называются искусствами, и они суть те, которые всегда остаются с нами, которые при кораблекрушении не гибнут, но плывут вместе с голым пловцом, и которые бывают постоянными спутниками нашей жизни, кормильцами и стражами нашей известности и нашей славы. Внешние же средства стяжания находятся под властью фортуны ».14 В трактате «О зодчестве», в только что цитированной главе, дальше читаем: «Мудрый человек не захочет, устраивая свой частный дом, выделяться среди других, и будет остерегаться роскошью и кичливостью навлекать зависть». Такой архитектуре «мудрости» Альберти противопоставляет «безмерную страсть к строительству », «строительное безумство и бешеную страсть доводить до конца произведения непомерные», Примером их являются расточительство и роскошь Калигулы, Нерона и Гелиогабала. Их сооружения заслуживают скорее названия «безумств » и «не отмечены ни дарованием, достойным удивления, ни изяществом замысла ». Но мера и умеренность, эти же самые понятия, — в основе всей житейской морал и Альберти. «Добрые хозяева те, которые умеют держаться середины между „слишком много*4 и „слишком мало44.15 Наоборот, преступающие эту меру, преступают и меру своего «социального бытия», являются теми «выскочками», кичащимися своими богатствами, которых Альберти не уставал бичевать и осмеивать.
В анонимной биографии Альберти мы читаем, как, глядя на дом тщеславного человека, Альберти предсказал, что «этот надутый дом не сегодня-завтра выдует своего хозяина». «Что и случилось, — добавляет биография, — так как богач, хозяин этого дворца, принужден был из-за долгов отправиться в изгнание».16
По Альберти, мудрый человек остерегается навлекать зависть «роскошью и кичливостью». «Верное и правильное украшение» — не в богатстве, а в «дарованиях ума», то есть в разумном пользовании богатствами. Альберти советовал «держаться подальше от домов всяких толстосумов и богачей»,18 и вместе с тем он утверждает ценность богатства как средства в «умных руках», указывая в сочинении «О семье», что оценить богатство может тот, кто однажды принужден был «сказать другому это горькое и глубоко ненавистное свободным умам слово: прошу тебя».
Деньги — не самоцель, а средство победить необходимость, то есть дать свободу своей воле, «Никто не сомневается, в какой степени деньги являются нервом всех ремесел, ибо тот, кто имеет запас денег, легко может избежать всякой нужды и исполнить большое количество своих желаний ». И еще выразительнее в другом месте того же сочинения: «А что касается меня, то я никогда не знал, для чего другого полезны деньги, как не для удовлетворения наших потребностей и нашей воли ».20
Так же как в архитектуре зодчий подчинял своему уму в качестве средств материальные и конструктивные возможности, так Альберти в своей социальной философии находит оправдание деньгам и богатству только при наличии волевой творческой инициативы, «ума» и «прилежания», тех же ingenium и industria.
Идеал Альберти — производительное использование капитала, в качестве своего непременного условия предполагающее «ум» и «прилежание». Поэтому Альберти одинаково резко относился и к скупости, и к расточительности, ограничивающим сумму производительно работающего капитала. В книгах «О зодчестве» Альберти соответственно различал тех, кто «занимается торговлей», то есть делами, и тех, кто «копит богатства». Эти различия не были отвлеченно-моральными характеристиками, в основе их лежали реальные категории, определенные реальные группы флорентийской буржуазии.
Итак, деньги и богатство находят, по Альберти, свое оправдание лишь в том случае, если они производительно используются.22 Условием такого использования является разумная бережливость. «Никакой расход не должен быть больше, чем этого требует необходимость, и не должен быть меньше, чем это предписывает благоприличие ».23 И
Результат и высшее выражение этой бережливости — «благоприличие », понятие, перекликающееся с античным понятием «достоинства», dignitas, и приобретающее в этом контексте новый смысл.
Стиль такого хозяйствования и такой «благоприличной» деятельности — покой, размерность, неторопливость. В сочинении «О семье» двоюродному брату деда Леон-Баттисты, мессеру Николайо Альберти приписываются слова, что он «никогда еще не видел прилежного человека идущим иначе, как медленно».24 А позднее писатель XVIII в. сообщал о промышленном Лионе: «Здесь в Лионе ходят спокойным шагом, потому что все заняты, тогда как в Париже все бегут, потому что ходят праздно».25 В трактате «О зодчестве» Альберти писал: «Не спеши начать работу, увлекаемый страстью строительства, руша древние стены или закладывая огромнейшие фундаменты; так поступают неосмотрительные и торопливые. Но если ты меня послушаешься, то выждешь некоторое время, пока недавнее одобрение твоего ума не перебродит, и затем, пристальнее пересмотрев все вместе, ты сумеешь не под влиянием пристрастия к изобретенному тобой, а на основании доводов благоразумия более осмотрительно рассудить о предмете. Ибо во всех предпринимаемых делах сильно помогает время, позволяющее еще раз взвесить и рассмотреть то, что ускользало от тебя, хотя бы ты был исключительно искусным».
