Архитектор и организация архитектурной деятельности. Своим расцветом архитектура середины XVIII в. обязана двум поколениям мастеров. Первое — их можно назвать «птенцы гнезда Петрова» — это пенсионеры, вернувшиеся в Россию в последние годы жизни Петра или после его смерти: П. Еропкин, И. Коробов, И. Мичурин, И. Мордвинов. К ним следует отнести и бессменного архитектора петербургской «Комиссии от строений» М. Земцова. Второе поколение — их ученики: А. Квасов, Д. Ухтомский, С. Чевакинский, И. Бланк, Ф. Аргунов. Под воздействием творчества Земцова и Коробова сложилось и дарование крупнейшего архитектора этой поры — Ф.-Б. Растрелли.
Как правило, это выходцы из обедневших дворянских семей, иногда родовитых. Известны и крепостные архитекторы, например Ф. Аргунов, отданный графом Шереметевым в выучку и потом работавший только по графским заказам. Остальные мастера состояли на государственной службе будучи причисленными к одному из ведомств и имели чины подобно военным (С. Чевакинский, например, был полковником). Работа при ведомстве — Адмиралтейств- коллегии, Дворцовой канцелярии и др.— создавала возможность специализации, но, как правило, архитекторы были универсалами (что отчасти объясняется отсутствием резкой дифференциации в типах и системах зданий).
Проектная деятельность была централизована. Ведущие проектные учреждения — Комиссия Санкт-Петербургского строения (с 1737 г.) и Московская сенатская контора — разрабатывали проекты и для других городов. Число архитекторов очень невелико; постоянные контакты и сотрудничество привели к их сплоченности. В 1737 г. П. Еропкин разрабатывает «Должность архитектурной экспедиции» — важный документ, в котором впервые были систематизированы представления о знаниях, занятиях, целях деятельности архитектора.
Трактат предусматривал создание твердой системы государственного руководства планировкой города, проектированием заданий, отводом участков, собственно строительством. Отсюда — утверждение руководящей роли, которую играет состоящий на государственной службе архитектор. «Обер директору архитектурной экспедиции» вменялось в обязанность «в каждую неделю один день ездить по городу и надсматривать, везде ль так исправно в работах при строениях поступают» (а при нарушениях «штрафовать или наказывать»). Права обер-директора: «Ему ж иметь старание о всяких публичных строениях, принадлежащих красоте и славе нашей императорской резиденции, и сколько возможность допустит из определенной на такия строения суммы, по общему согласию с генералом полицеймейстером назначать, где чему надлежит быть по приличности города…». (При этом он «должен быть правдолюбив, безкорыстен, кроток и с чистою совестию…»)
Архитекторы, ведающие гражданским строительством, были наделены существенными правами: без их разрешения обыватель не мог начать строительство, им были обязаны подчиняться мастера-строители. («Ибо каждому зданию генеральный прожект и инвенция сочинена бывает архитектором, а не ими», и любое отступление от замысла архитектора несет «неприличное примешание или вред и всему зданию порок» — сообщал трактат.)
О высокой ответственности архитектора говорило определение архитектуры: «Архитектура есть наука, многими учениями и разными искусствами украшена… И понеже ко всякому зданию подлежит пропорциа, крепость, покой, красота и великолепие, без которых оное похвально быть не может…— для того должен быть архитектор смыслен и учен».
Заказчик принимал самое активное участие в формировании архитектурного замысла; от него зависели не только выбор места, состав и размеры строений и их стоимость, но и стилевая окраска. Прямой контакт с заказчиком предопределил полное соответствие архитектурной среды запросам и культуре тех сословных групп, для которых возводились здания.
Но профессионализм завоевывает свои права, и не случайно граф П. Б. Шереметев, хозяин знаменитого Фонтанного дома в Петербурге и усадьбы в Кускове, увлекавшийся архитектурой (на одном из портретов он был изображен с чертежом и циркулем), все же последнее слово при утверждении проекта оставлял за архитектором, считая, что «архитектор знает лучше».
Архитектурное образование. Еще в 1724 г. был издан указ об организации «архитектурных команд» при ведущих мастерах. Это были первые русские архитектурные школы; «командами» руководили в Петербурге Коробов, Земцов, Чевакинский, в Москве — Мордвинов, Евлашев, Мичурин, Ухтомский. В «команды» принимали подростков, срок обучения был долгим. Так, Д. Ухтомский провел в ученичестве у И. Мичурина девять лет, прежде чем выполнил первый самостоятельный проект, после чего еще пять лет работал в «команде» И. Коробова. По окончании обучения комиссия, составленная из ведущих зодчих, давала рекомендацию о переводе ученика в подмастерья — в «архитектурии гезели».
Представление о том, что должен знать и уметь архитектор, заимствуется из трактата Витрувия. Согласно «Должности архитектурной экспедиции» архитектор должен был знать грамоту, арифметику, геометрию, историю, гражданское право, механику, иностранный язык, владеть рисованием («дабы имеющее в мыслях здание разными рисунками мог изобразить»), знать живопись и скульптуру. Вменялось в обязанность быть «не токмо смысленну, разсудительну и ученому, но и безпристрастному и прилежному, с доброю совестию, дабы никакого замешательства в делах своих не мог возыметь».
Одной из самых крупных «команд» была школа Д. Ухтомского. В 1751 г. здесь было 28 учеников разного возраста; школа занимала две комнаты в доме в Охотном ряду, где одновременно велись дела по заказам и подрядам. В 1755 г. был утвержден проект расширения школы; кроме учебных классов и библиотеки школа имела зал, где хранилось собрание чертежей, моделей и деталей и проводились экзамены.
Обучение в «команде» не отличалось принципиально от старинного цехового метода: ученик делал под руководством мастера проектные чертежи, принимал участие в строительстве, приобретая нужные технические навыки. Преемственность — причина известной цельности архитектуры этого времени.
Посылать на учение за границу перестали (по некоторым сведениям, только Растрелли ездил учиться в Европу). Это существенно для формирования мышления молодых архитекторов, которое складывается под влиянием московской и петербургской среды. Но связь с европейской зодческой культурой налажена: архитектурный увраж обязателен в ходе обучения и служит подспорьем при проектировании.
Первые обмеры памятников зодчества. Это сфера деятельности была ранее неизвестна. Планомерные обмеры средневековых зданий ведут архитекторы Москвы — Мичурин, Ухтомский и др.— в целях поновления и «поддержания» разрушающихся зданий Кремля и других объектов. Работа имеет идеологический смысл — древние памятники официально причислены к отечественным святыням. Фиксационный обмер донес до нас, например, образ деревянного дворца царя Алексея Михайловича в Коломенском. Ставилась и другая цель — собрать «образцы» для нового проектирования. Это важно, ибо означает: при дворе сознают не только
символическую, но и художественную ценность старинных зданий. Была проведена и первая реставрация — по проекту Растрелли возобновлен (в дереве) рухнувший шатер Воскресенского собора в Новом Иерусалиме. Изучение русских памятников оказало самое решительное влияние на архитектуру середины XVIII в., усилив ее черты, определяемые как «национальные».
Проектирование «снаружи внутрь». Профессия архитектора еще очень не скоро дифференцируется на «планировщиков» и «объемщиков». Архитектор мыслит категориями целого и подчиняет объемную и композиционную структуру отдельных объектов прежде всего городу или ансамблю. Трактат «Должность архитектурной экспедиции» гласил: «Всякое каменное наличное к улицам строение строить в каждой улице одною пропорцией) высоты… чтоб симметрия была и одною б высотою все строены были, от чего немалая красота городу придается». Это существенная основа проектного метода, который в XX в. получит название «проектирование снаружи внутрь»: сначала задаются очертания здания и его композиция, а затем уже решаются вопросы внутренней организации, обусловленной назначением. Особенно важна «внешняя» функция объекта, имеющего важное градообразующее значение. Характерный пример — Адмиралтейство, при перестройке которого в 1735 г. И. Коробов не только сохраняет, но и увеличивает в размерах «ненужную» верфи башню.
Архитекторы и заказчики не слишком озабочены «удобством», а следовательно, компоновкой внутренних пространств. Культура быта еще не развита, и требования к комфорту очень невысоки, даже во дворцах, где отсутствуют жилые комнаты, в нашем понимании. В планировке господствует анфилада, все помещения делаются проходными. Когда великая княгиня Екатерина Алексеевна, будущая императрица, приехала в один из загородных дворцов, она страдала не только от сырости и холода — пришлось пробить новую дверь в наружной стене, чтобы через ее спальню не сновали фрейлины и слуги.
