Архитектура храмов 1830- 1910-х годов

Общекультурные и церковные предпосылки изменений направленности храмостроения во второй четверти XIX века

С 1830-х годов в русской архитектуре, как известно, начинается процесс вытеснения классицизма иными стилистическими веяниями, квалифицируемыми сегодня как становление историзма в архитектуре1. Этот процесс и вызвавшие его причины в целом достаточно хорошо изучены, что снимает необходимость их подробного рассмотрения2 3. Однако есть одна область мотиваций, которая, по вполне объективным причинам сколько-нибудь детально не рассматривалась. Она связана с проблемами храмостроения и с отношением Церкви к происходившим изменением направленности в архитектуре.

Упомянем основные историко-культурные явления, которыми принято объяснять начавшийся стилистический поворот. Уход от классицизма связывается с реакцией крепнущего буржуазного общества на регламентации, свойственные абсолютистскому государству. Классицизм представал именно как художественное воплощение идеологии абсолютной монархии. В противовес этому в средневековом обществе виделось существование столь желанных XIX веку гражданских свобод. Отсюда повышенный интерес к средневековью и в литературе, и в архитектуре.

Отказ от универсализма художественных норм классицизма представил возможность использования архитектурных форм самых различных культур прошлого, декларируя каждый раз внутреннюю связь современности с данной культурой. Открывшиеся таким образом новые языковые средства архитектуры получили широкое использование в идеологической сфере. Наиболее распространенным было использование историцирующих мотивов для демонстрации национального своеобразия культуры той или иной нации. (Весьма показательно, что Англия, Франция и Германия в равной степени претендовали на то, чтобы считать готику исключительно своей национальной архитектурой. Гёте, в частности, писал о готике в связи с собором в Страсбурге и с его строителем Эрвином фон Штейнбахом: «это немецкая архитектура, которой вовсе не могут похвастаться итальянцы, ни, тем более, французы»4). Хорошо известно, что «историческая» архитектура становилась не только символом, напоминавшим о прошлом, но и своего рода учебником, основываясь на котором делались опыты создания новой национальной архитектуры.

В России 1830-1840-х годов существовала дополнительная мотивация для обращения к средневековому архитектурному наследию. Побудительной причиной было стремление к своего рода изоляционизму в политике Николая I. Охранительная политика государства довольно быстро вызвала, как известно, реакцию у значительной части общества, воспринявшего обращение к византийской традиции как проявление государственного насилия в области культуры. Этому были противопоставлены поиски национальных корней архитектуры в крестьянских постройках и в русском зодчестве XVI-XVII вв., достаточно далеко ушедшем от византийских образцов. (Происходившее разделение при поиске корней национальной архитектуры не отменяет того факта, что образованное общество было едино в убеждении о необходимости народных начал в культуре.)

Даже сказанное выше показывает наличие немалого спектра причин для изменения стилистической направленности искусства и, в частности, архитектуры, обращения к историческим прототипам. В контексте данной темы представляется, однако, весьма существенным преимущественно светский характер замечаемых побудительных мотивов. Насколько можно судить, инициатива изменений принадлежала институтам и лицам светской культуры. Хотя нельзя не заметить и некоторые исключения: заказчиком строительства храмов в «русском стиле» на Валааме (с 1849 г.) был игумен Дамаскин, а «по мысли и под непосредственным назиданием» митрополита Исидора Новгородского и Санкт-Петербургского строился трехшатровый русский храм в Париже (арх. Р.И. Кузьмин, 1861 г.).

Прежде, чем обратиться к рассмотрению существа интересующего нас вопроса, упомянем о важном положении, отмеченном в предыдущей главе: в результате распространения в период просветительства идеи «двух истин» — умопостигаемой и непостижимой — в области церковного искусства сложилось убеждение в непередаваемости в художественных образах мистического содержания вероучения. Применительно к архитектуре храмов это означало отказ от попыток интерпретировать храм как Небо на земле, ограничившись раскрытием идеи Дворца Царя Небесного.