Проблема архитектурного ансамбля. Москва и Петербург. Свойственная культурному сознанию этой эпохи тяга к разнообразию зрительных впечатлений, склонность к личностному самоутверждению и преклонение перед общественной пользой обесценили в глазах нового поколения величайшее достояние классицизма — архитектурный ансамбль, вернее, изменили представления о природе ансамбля. В 1834 г. молодой Белинский писал: «Никогда не проявлялось в Европе такого дружного и сильного стремления сбросить с себя оковы классицизма, схоластицизма или глупицизма (это все одно и то же)».
В начале рассматриваемого периода архитекторы еще склонны блюсти чистоту ансамблей, созданных предшественниками. Так, К. Тон, проектируя новый Малый театр в Москве на Театральной площади, воспроизводит с небольшими отклонениями облик стоявшего здесь сооружения: композиция театра целиком подчинена общему замыслу площади, спроектированной О. Бове, на которой господствует Большой театр. Но в целом на смену классицистическому единообразию приходят своеобразный «контекстуализм», или прямое небрежение к соседним строениям.
«Контекстуализм» — современный термин, подразумевающий преемственное развитие городской среды. Исповедуя принцип «умного выбора», ведущие мастера рассматриваемой эпохи, безусловно, распространяли его на ситуацию, в которой строилось здание и сообразно которой определялся «стиль, приличный сущности дела».
В городах, являющихся полем деятельности новых профессионалов, можно было воочию убедиться в совместимости разнообразных зданий — Зимнего дворца со зданием Главного штаба, дорического грота у подножия кремлевской стены в Москве с самой стеной, древних кремлей и церквей старых городов с классицистической застройкой. Чтобы органично включить новое сооружение в эту сложную среду, нужно было хорошо чувствовать внутреннюю логику ее построения.
Своеобразны созданные в эти годы ансамбли Москвы. Храм Христа Спасителя был поставлен на берегу Москвы- реки таким образом, что его громадный объем не спорил со сложным силуэтом Кремля, но сохранял с ним визуальную связь. Есть аналогия между расположением этого храма и собора Покрова на Рву, тоже соседствующего с Кремлем, но не противопоставленного ему.
Связь Исторического музея и Верхних торговых рядов с ансамблем Красной площади обусловлена не только «русским стилем». Музей унаследовал и закрепил роль композиционного акцента в северной части площади, которую до него играли шатры Воскресенских ворот и построенной в начале XIX в. каланчи Монетного двора. Здание Верхних торговых рядов унаследовало от классицистической постройки О. Бове роль протяженной боковой «кулисы» площади. Традиционные градостроительные принципы в Москве были закреплены сооружением ряда новых монастырских колоколен по проектам М. Д. Быковского и К. А. Тона.
«Это исполинский город, построенный великанами; башня на башне, стена на стене, дворец на дворце! Странное смешение древнего и новейшего зодчества, нравов европейских с нравами и обычаями восточными! Дивное, непостижимое слияние суетности, тщеславия и истинной славы и великолепия, невежества и просвещения… Не удивляйся, мой друг: Москва есть вывеска или живая картина нашего отечества». Эта характеристика Москвы, данная К. Н. Батюшковым до 1812 г., удивительным образом не противоречит образу пореформенной Москвы, объятой строительной горячкой, меняющей масштаб застройки, возводящей грандиозные «деловые дворы», вокзалы, музеи и сохраняющей рядом с ними патриархальные переулки.
Иным был Петербург. Живописная стихия здесь была исключена определенностью регулярного «каркаса» и сложившейся «сплошной фасадой». Несомненно чувствуя и ценя красоту города, петербургские мастера сохраняют общий строй улиц и площадей, внося разнообразие не за счет смены приемов объемного построения, но за счет индивидуализации облика дома.
Особый интерес представляет реконструкция территорий, примыкающих к сложившемуся в эпоху классицизма городскому ядру. Возникающие здесь площади (Исаакиевская, Знаменская, Благовещенская) имеют неправильную форму, стоящие на них здания, спроектированные разными архитекторами, различаются по стилю и, будучи относительно «независимы», образуют все же гармоничное целое благодаря точно найденному соотношению объемов с пространством площади. Так, на Исаакиевской площади мощный силуэт Исаакиевского собора уравновешен спокойным объемом Мариинского дворца; более скромная роль в ансамбле отведена двум зданиям Министерства государственных имуществ — их подчиненный характер обусловил равномерную обработку фасадов поэтажным ордером (Н. Ефимов, 1844—1853). Очень верно определено местоположение и масштаб памятника Николаю I, «стянувшего» к себе поле площади. В начале XX в. в этот ансамбль вошли гостиница «Астория» (Ф. Лидваль) и здание германского посольства (П. Беренс).
Привокзальная Знаменская площадь замкнула Невский проспект, отрезок которого за Фонтанкой активно застраивается во второй половине XIX в. Трапециевидная в плане, она имеет две архитектурные доминанты — классицистическую Знаменскую церковь (Ф. Демерцов, 1794—1804) и башню Николаевского вокзала, которая очень похожа на башню Городской думы (конец XVIII в.), расположенную примерно на половине пути между вокзалом и Адмиралтейством, и как бы перекликается с ней, хотя увидеть одновременно обе башни нельзя. Подобные «реплики» известнейшим зданиям появляются на многих проспектах и улицах столицы. Примером может служить особняк Белосельских-Белозерских на Невском проспекте, построенный А. Штакеншнейдером с явным учетом архитектуры Строгановского дворца. Но даже доходные дома в новых стилях складываются в своеобразные целостные композиции: архитекторы сохраняют принцип «сплошного фасада», систему поэтажных членений и ритмику проемов, и только эркеры и угловые башенки вносят новые ноты в полифонию центра. При всем многостилье рядовая застройка Петербурга (а она сложилась именно в рассматриваемый период) составляет единое целое и служит славе города не меньше, чем его знаменитые ансамбли.
Следует упомянуть, впрочем, об ущербе, нанесенном в эти годы петербургским ансамблям, которые город не успел достроить в соответствии с проектами. Так, из-за упрямства владельцев, откупивших незастроенные участки, возникли досадные масштабные и стилевые нарушения в застройке Александрийской и Михайловской площадей. Крупной градостроительной ошибкой стало сооружение на площади между Университетом и Биржей (на стрелке Васильевского острова) комплекса Клинического повивального института (Л. Н. Бенуа, 1899—1904) по требованию высокопоставленного заказчика. Но это скорее издержки, чем характерные признаки нового направления.
Другие города. Как заметил И. Э. Грабарь, «вся Россия в архитектурном отношении есть именно либо Петербург, либо Москва». Это справедливо лишь в том смысле, что российские города, переживая сходные со столицами перемены, тяготеют при этом или к петербургской слитности в застройке центров, или к московской «свободе». Но были в каждом городе и свои особенности развития, обусловленные преемственностью и спецификой жизни.
