В 1846 году в Москве было уже 19 бульваров. Вместе с ними появлялись и новые общественные парки — например, на месте нынешнего Самотечного бульвара. В 1835 году появился благоустроенный общественный Петровский парк за Тверской заставой, созданный по проекту архитектора Адама Менеласа, а вскоре здесь был построен вокзал и театр. Общественный воздушный театр был открыт также в Нескучном саду.
Помимо широкой проектной и строительной деятельности Комиссия для строения города Москвы, как и Петербургский Комитет строений и гидравлических работ, разрабатывала правила застройки города. В Китае и в черте Белого города деревянное строительство было запрещено еще в 1773 году, но в полной мере этот указ стал претворяться в жизнь только после пожара 1812 года, дополнившись новыми регламентациями. Ограничения высоты застройки не сыграли в облике Москвы николаевского времени такую же важную роль, как в Петербурге. Историческая радиальнокольцевая сеть московских улиц, живописно согласованных с природным рельефом города, с его оврагами и холмами, в корне отличным от низких и ровных берегов Невы, наложила свой отпечаток на живописность застройки и силуэта каждой улицы. Средняя высота строений в Москве в то время была 2-3 этажа; в 1840-х годах началась надстройка домов для сдачи квартир в наем, и город «подрос». Однако застройка в основном оставалась неровной — рядом с большим зданием мог приютиться совсем маленький домишко, но нередко со своими службами и двором. Эту особенность Москвы отмечал еще Н.В. Гоголь: «Как раскинулась, как расширилась старая Москва! Какая она нечесаная! Как сдвинулся, как вытянулся в струнку щеголь Петербург!»
Архитектурная разноголосица дополнялась привычной беспорядочностью городской жизни. Князь В.Ф. Одоевский иронически описывал ее так: «Подъезжающие к лавкам возы (например, на Смоленском рынке, по всему Арбату и других подобных местностях), равно легковые и ломовые извозчики, становятся так, как никто не становится ни в одном городе мира, а именно: не гуськом вдоль тротуара, но поперек улицы и часто с обеих сторон ее. Последствия такого невероятного обычая очевидны. (…) Назначение московских тротуаров еще загадочнее московских улиц; для чего собственно существуют у нас тротуары — покрыто мраком неизвестности. Но лавочники отгадали и эту загадку. (…) Не угодно ли заглянуть, с утра до вечера, хоть на Смоленский рынок? Вы найдете на тротуарах не только ведра, мешки и прочий товар, но и корыта для корма лошадей, или решета и прочую тому посуду, живописно поставленную рядком так, что проходящий по тротуару с одной стороны сжат мешками и ведрами, а с другой — лошадиными мордами; (…) Должно, к сожалению, повторить, что такого порядка или, лучше сказать, такого отсутствия всякого порядка не встретишь ни в одном городе в мире».
В пандан этому извечному безразличию жителей к удобствам было организовано и московское благоустройство. По словам Одоевского: «…берегитесь — летом тротуар исковеркан, а зимою покрыт гололедицею (…) нет дрянного домишка, перед воротами бы которого не было бы выемки в тротуаре, и большею частью весьма крутой. (…) в Москве водосточные трубы патриархально выливают воду прямо на тротуар, а уже с тротуара вода стекает в канавку: от этого чудного устройства даже очищенный тротуар пересекается горбами гололедицы, к чему присоединяется все то, что ночью и днем льется безнаказанно на наши тротуары, а летом и весною доходит до нестерпимого зловония…». Но все эти традиционные издержки русской жизни искупались необыкновенным колоритом города, наполненного десятками средневековых палат и храмов и утопавшего в теплое время года в зелени бесчисленных садов.
По составу жителей Москва также отличалась от столицы, в ней почти не было придворных служб и значительного военного аппарата, почти отсутствовало чиновничество. Гораздо более ограниченной была и общественная деятельность, зато здесь проживало существенно больше купцов и мещан, чем в Петербурге, хотя в целом в первой половине XIX века процент буржуазного элемента — купцов, ремесленников, в центре города был еще невелик. Однако в николаевское время в традиционном сословном балансе города все же происходили некоторые изменения, связанные с развитием бюрократического аппарата по всей России: росло количество казенных учреждений, вместе с ними увеличивалась и прослойка чиновничества. В Москве ярче, чем в Петербурге, проявлялись сословные различия, что объяснялось патриархальными основами московского быта, его привычной семейственностью, множественными родственными, дружескими и соседскими связями городских жителей, создававшими почву для рождения и распространения самых невероятных легенд и слухов. «Чудный город Москва, — писал князь В.Ф. Одоевский. — Как прежде, в ней всякий был занят чужим делом. Я вижу мало народа, между тем я не могу чихнуть, чтобы об этом не было толков, — хорошо еще, если не прибавят, что я от чиханья пошел плясать вприсядку. Неизвестные мне даже по имени люди знают все, что я делаю, когда встаю, что у меня за обедом, где у меня что стоит в кабинете — умора, да и только».
В отличие от Петербурга, в Москве не было ярко выраженных привилегированных городских частей, но были улицы почти целиком состоящие, как писал В.Г. Белинский, «из «господских (московское слово!) домов» — Тверская, Арбат, Поварская, Никитская, обе стороны Тверского и Никитского бульваров. «И тут вы видите больше удобства, чем огромности и изящества. Во всем и на всем печать семейственности: и удобный дом, обширный, но тем не менее для одного семейства, широкий двор, а у ворот, в летние вечера, многочисленная дворня. Везде разъединенность, особость: каждый живет у себя дома и крепко отгораживается от соседа. (…) Везде семейство, и почти нигде не видно города!» Традиционным местом расселения купечества считалось Замоскворечье, немногочисленное, в сравнении с Петербургом, чиновничество жило под Новинским, в Грузинах, на Сретенке, Таганке, под Девичьим и в Замоскворечье. После 1812 года расселение сословий в Москве несколько изменилось. Многие обедневшие дворяне не смогли возобновить свои дома в центре города, а поэтому переселились в Замоскворечье и Хамовники, на Пресню и в другие окраинные районы. Оскудение московского дворянства сказалось и на численности дворовых людей, которая значительно сократилась.
В.Г. Белинский в своей известной статье «Петербург и Москва» (1845) дал яркую и правдивую характеристику жителям старой столицы: «Москвичи — люди нараспашку, истинные афиняне, только на русско-московский лад. Они любят пожить и, в их смысле, действительно хорошо живут (…). Лицо москвича никогда не озабочено: оно добродушно и откровенно и смотрит так, как будто хочет вам сказать: “А где вы сегодня обедаете?” (…) в Москве находится не только старейший, но и лучший русский университет, привлекающий в нее свежую молодежь изо всех концов России. Хотя значительная часть воспитанников этого университета по окончании курса оставляет Москву, чтобы хоть что-нибудь делать на этом свете, но все же из них довольно остается и в Москве (…). Оттого в деле вопросов, касающихся до науки, искусства, литературы, у москвичей больше простора, знания, вкуса, такта, образованности, чем у большинства читающей и даже пишущей петербургской публики. Это, повторяем, лучшая сторона московского быта. Но на свете все так чудно устроено, что самое лучшее дело непременно должно иметь свою слабую сторону (…) Что бы ни делали в жизни молодые люди, оставляющие Москву для Петербурга, — они делают; москвичи же ограничиваются только беседами и спорами о том, что должно делать, беседами и спорами, часто очень умными, но всегда решительно бесплодными. (…) Нигде нет столько мыслителей, поэтов, талантов, даже гениев, особенно «высших натур», как в Москве; но все они делаются более или менее известными вне Москвы только тогда, как переедут в Петербург: тут они, волею или неволею, или попадают в состав той толпы, которую всегда бранили, и делаются простыми смертными, или действительно находят какое бы то ни было поприще своим способностям…».
В 1843 году Комиссия для строения Москвы была упразднена, и ее функции стал выполнять 4-й округ Главного управления путей сообщения и публичных зданий. Размах послепожарного благоустройства города не спадал и в середине XIX века: было произведено планирование многих территорий — подсыпки и срезки земли для удобства проезда, возросло количество замощенных улиц (их стало, примерно, половина общего количества), в 1850-х годах распланирован Сокольнический парк, в 1858 году состоялось открытие перестроенного по проекту и под руководством А.И. Дельвига Мытищинского водопровода, значительно увеличившего свою мощность и т. д.. Постепенно в жизнь входили и новые типы сооружений: вокзалы, пассажи. Первый в России Голицынский пассаж был построен между Петровкой и Неглинкой в 1835-1842 году (арх. М.Д. Быковский). С 1840-х годов в районе Каланчевской площади в связи со строительством железной дороги С.-Петербург — Москва начинает складываться вокзальная площадь и транспортный узел, впоследствии изменивший облик всего прилегающего района. Традиционной въезд в Москву из Петербурга по С.-Петербургскому шоссе и Тверской с открытием дороги в 1851 году частично переместился на Мясницкую улицу. Постепенное усиление роли Москвы как торгового центра всей страны подталкивало ее промышленное развитие. На протяжении первой половины XIX века в этой сфере происходят некоторые качественные изменения: появляются крупные фабрики и заводы, что так же начинало оказывать влияние на облик Москвы. «Дух нового веет и на Москву и стирает мало- помалу ее древний отпечаток», — констатировал наблюдательный В.Г. Белинский.
Однако все эти объективные градостроительные процессы еще не изменили сложившейся структуры города и иерархии зданий в ансамбле исторического центра Москвы, формировавшегося на протяжении всей ее истории. По словам того же В.Г. Белинского: «Идея города больше всего заключается в сплошной сосредоточенности всех удобств в наиболее сжатом круге: в этом отношении Петербург несравненно больше город, чем Москва, и, может быть, один город во всей России, где все разбросано, разъединено…». Действительно, образ просторно раскинувшейся на своих холмах златоглавой Москвы тех лет совсем не напоминал современные европейские города и еще во многом определялся древними храмами. Архаичные традиционные черты, придававшие облику города очевидную неповторимость, порой, бережно сохранялись самим населением. Об этом свидетельствует, например, отказ жителей подчиниться правительственному решению о сломке Красных ворот в Басманной части Москвы, мотивированный любовью к московской старине. Просьба жителей была удовлетворена, и были вскоре ворота реставрированы.
Панорама Москвы, увековеченная множеством литературных описаний, всегда производила неизгладимое впечатление своей оригинальной величавостью и красотой. Немецкая принцесса, будущая императрица Александра Федоровна, супруга Николая Павловича впервые приехавшая в Москву в 1817 году написала в своих воспоминаниях знаменательные слова: «Проснувшись поутру, я подошла к окну и, когда увидела великолепное зрелище, открывающееся на Москву, которая расстилалась словно панорама у моих ног, то сердце забилось: я поняла Россию и стала гордиться тем, что принадлежу ей!»
В царствование Николая I панорама города, уже оправившегося после пожара, стала еще краше, еще резче проявились ее отличные от общепринятых классицистических представлений черты: «…взор ваш теряется в громаде огромных зданий, перемешанных с маленькими домиками, над которыми попеременно возвышаются золотые главы соборов и монастырей и высокие шпицы древних Московских башен». Иностранцам, которым посчастливилось взглянуть на город с площадки кремлевского Теремного дворца, Москва казалась настоящим восточным городом: «Бесчисленные башни и шпили, золотые, серебряные и цветные купола и колокольни тысяч церквей и часовен возвышаются над необозримой пестрой массой домов, которую прорезает путаница улиц, заполненными, как темными пятнами, толпами людей. Внешние границы города теряются в голубизне. Внизу, в глубине, от которой кружится голова, виден Кремль, распростертый подобно плану, и старый город, который занимает едва ли одну треть всей Москвы и, как Кремль, тоже обнесен стеной. (…) Тут же, прямо над нами, возвышаются многочисленные кремлевские купола, сияющие золотом и красками. И наиболее горделиво, выше всех других башен над городом царей возносит свою коронованную золотом главу великан Иван Великий. На этой террасе стоял когда-то и Наполеон, с триумфом обозревавший Москву. Но всего несколько дней спустя он с большим трудом выбрался отсюда из моря огня!!!»
