Преемственную связь платонизма Возрождения со средневековым платонизмом особенно подчеркивал из историков философии Бойм- кер. В противоположность официальной католической точке зрения, стремящейся выделить аристотелизм и аристотелический томизм как основное русло средневековой философии, Боймкер прослеживает неиссякающие на протяжении всего Средневековья источники платонической традиции.26
Платонизм Ренессанса, по Боймкеру, «не выступает как нечто новое, как полный разрыв со Средними Веками».27 Он разумеет здесь, по его собственным словам, не «книжный платонизм », а платонизм как «живую силу», «живую традицию».28 Однако и он вынужден признать различие между платонизмом Средневековья и платонизмом Ренессанса.29
И при ближайшем рассмотрении различие становится еще более разительным. Где, по Боймкеру, были наиболее живучи традиции платонизма? В «световой метафизике», в эстетическом подходе к миру.30 Но в каком обличии они продолжали существовать? В обличии греко-арабского неоплатонизма. Между тем платонизм гуманистов, в особенности флорентийских, явно отталкивался от арабских традиций, тяготея к подлинному Платону и подлинному Плотину.31
Теория эманаций, «световая метафизика», магическая натурфилософия, тяготение к сверхъестественному и сверхчувственному роднили «флорентийцев» с арабским неоплатонизмом Средних веков. Но «флорентийцев», Фичино, позднее Пико делла Мирандола и других, влекла к себе и другая сторона платонизма — образно-мифологическая, религиозные аллегории и символы, которые должны были послужить основой для «философского синтеза» исторических религий. Эта сторона оставалась в тени в Средние века. «Пифагор, Зо- роастр, христианская мистика, магия и каббала вместе с Платоном и Плотином являли зрелище какой-то философской Валпургиевой ночи».32 В этом мифологическом синкретизме «флорентийцы» не останавливались перед христианством, смело сливая христианские представления с образами «языческой» античной мифологии. На это не отваживались платоники Средневековья. Самая литературная форма стала иной, более образной, цветистой, поэтической, резко отличной от формы религиозно-метафизических и мистико-схоластических трактатов, апеллировавших больше к рассудку, нежели к воображению. И наконец, «флорентийцы» заново открыли эстетику подлинного Платона и неоплатонизма, эстетику «Федра», «Пира» и «Эннеад».
Альберти остался, по существу, в стороне от новых веяний флорентийского возрожденского платонизма. Его искания в эстетике и теории искусств шли по совершенно иному пути, чем схоластическая философия Средневековья. Трактатов исторического Плотина он не знал вовсе, из сочинений исторического Платона он был лучше знаком с «Законами», нес «Пиром», «Федром», «Филебом» и другими диалогами, в которых наиболее полно изложено учение о красоте. Платон мог обладать для Альберти притягательной силой как литературное имя, как символ художественных исканий новой эпохи, но не его идеи коренным и решающим образом определили миросозерцание знаменитого флорентийского реалиста.
Когда Альберти в своем трактате вместо христианских святых говорил о «богах» или вместо христианского бога говорил о Юпите- ре-Зевсе, он был далек от флорентийского синкретизма. Его «философская религия» была значительно трезвее и рассудочнее. Если ограничиться «Десятью книгами о зодчестве», достаточно указать V,7; VII, 13 и VII, 17. Он более чем сдержанно относился к астрологии. У него почти нет религиознофилософской аллегорики, зато много моральной символики. Чувственный мир не был для него несовершенным подобием идеального совершенного бытия.
В последующих главах мы будем иметь не раз случай сопоставить отдельные положения Альберти с положениями Аристотеля. Дело не во «влияниях» или «заимствованиях», дело в том, что мысли Альберти легче всего переводятся на язык именно арстотелевской философии.
В интересной статье Готейн33 показано, что при всем культе Платона в эпоху Возрождения «республика Платона» оставалась синонимом «фантастической химеры» и что влияние Аристотеля было гораздо значительнее. Но так было не только в области политических учений. Даже аристотелики XVI в., сами того не сознавая, сохранили много черт аристотелизма. Формирование новой науки и нового мировоззрения происходило в русле аристотелевской науки, споры велись вокруг понятий аристотелевской философии. Можно ли после всего этого связывать идеи Альберти с локальными традициями флорентийского платонизма?
