Жаль также, что к этому избранному обществу не причтен достойнейший Альвизе Корнаро (1467-1566), которому Республика обязана сельскохозяйственным процветанием Террафермы, ведь именно он стал инициатором и идеологом начавшегося во времена Палладио «бума вилл».
Салютисты почитают в его лице автора сочинения о средствах продления человеческой жизни, где впервые в европейской медицине в качестве панацеи от любой хвори пропагандируется голодание. Но места ему здесь не нашлось, и ничего не поделаешь — что ни Корнаро, то историческое лицо. На всех стен не напасешься.
Для Палладио и его миссии было бесконечно важно, что его заказчиком становится подобное семейство. Одно из самых древних и знатных в Венеции, крепко ассоциируемое с ее средневековым готическим прошлым, оно демонстративно присягнуло его, Палладио.
В этом колонном зале, в котором всегда разлит удивительно трепетный свет и где, к счастью, догадались обойтись без фресок, есть целых три крупных чисто архитектурных сюрприза. Вестибюль, через который сюда входишь, будто нарочно тесен после грандиозного многоколонного портала. Грамотный прием с узким вестибюлем призван на контрасте акцентировать зал.
Вестибюль специально «душит», чтобы потом «отпустить», и чтобы зал прозвучал бы как залп из тугого ствола — так, чтобы случился архитектурный катарсис. Всё для того, чтобы вошедший, сделав два шага по залу, завороженно остановился, переводя дух. И именно то место, на котором он замер, и является единственной точкой, с которой зал нужно лицезреть.
Дело в том, что обе боковые двери, которые увидит вошедший, отсюда кажутся расположенными ровно посередине стены. На самом же деле двери сильно смещены с оси относительно центра стены — только для того, чтобы оказаться, в угоду первому идеальному впечатлению, ровно между колонн. Но это впечатление возникает только в одной-единственной точке!
Что подтверждает тонкое наблюдение Шпенглера и Вельфлина о «статичности ренессансной культуры» — интерьер производит наибольший эффект лишь с одного (правильного) ракурса.
В то время как архитектура готики или барокко, то есть неренессансная, разворачивается к зрителю только при движении в ней, она динамична, приветствует смену точек зрения. Искомый идеальный ракурс возникает ровно на втором шаге при вступлении в Зал. То есть рассчитан интерьер на посетителя, который должен замереть навечно, войдя сюда: остановись, мгновенье.
Вторая тайная изюминка, придающая этому пространству гармонию: высота четырех колонн равна расстоянию между ними. Впрочем, об этом сообщает сам Палладио в Трактате. Третья — в том, что творят эти самые колонны. По углам зала стоят четыре роскошные, мало того, обольстительные колонны ионического ордера. Обратим внимание на волюты капителей, угловые локоны которых развернулись друг к другу и в гипнотическом порыве возбужденно тянутся один к другому, будто хоботочками. Казалось бы, мелочь, кунштюк, но до чего животворит весь тонус постройки. «Бог — в деталях», — как совершенно справедливо заметил Флобер.
У виллы Корнаро есть также три патологии. Первая: главный фасад повернут не к реке (на нее смотрит задний), а к проезжей улице. Это странно, учитывая мнение самого маэстро о принципах усадебного зодчества: он предписывает разворачивать дом лицом к воде. Вторая: противореча сам себе, Палладио строит виллу ввысь и делает дом двухъярусным, хотя сам вослед Л.-Б. Альберти утверждал, что вне города вертикальный формат совершенно не обоснован и лишен смысла, «поскольку мы (как это бывает в городе) не ограничены здесь общественными стенами и соседними строениями».
В сельской вилле целесообразен один этаж (правда, то, что он имеет в виду под одним, фактически три: он не считает за этажи нижний подсобный и мезонин. До сих пор на Западе отсчет этажей идет со второго, по-нашему, этажа, который и называется «первым»). Надо полагать, подобная структура с двухъярусной лоджией объясняется, скорее всего, вмешательством заказчика, падкого до патетики и желающего себе не ферму (villa dell’utile), а «загородную резиденцию» (residenza di campagna).
На что указывает и то обстоятельство, что двухъярусная лоджия подхватывает и воспроизводит типологию венецианского готического палаццо о двух бельэтажах, хоть и претворяет ее в ренессансном ключе, как бы переводя на хорошую латынь готические варваризмы. При этом сохраняет ту же легкость, которая отличает кружевные готические аркады. Подобно им, здесь колоннады опираются одна на другую безо всякого тектонического напряжения.
