Питавшая истоки «нового движения» в архитектуре, не имела прямой связи с классической социальной утопией. Она уже приземленнее, почти целиком связана с конкретностью непосредственного обыденного сознания. Однако не была она и изолированным явлением в истории культуры. «Книжность», присущая ее зачинателям, либерально-романтичным интеллигентам второй половины XIX — начала нашего столетия, питала их мысль литературными и историческими прецедентами и аналогиями. Отсюда обилие зашифрованных в подтексте заимствований и ссылок, неожиданных параллелей, отнюдь не определяющихся прямой преемственностью. Необходимо поэтому начать с напоминания о некоторых эпизодах истории утопий, получивших отклик в интересующий нас период.
Со времен античности человеческая мысль создавала воображаемые воплощения социального идеала. В качестве модели выступал некий город, лишенный координат в пространстве и времени, город, воплощающий то, чего нет нигде, представляется желаемым и осуществимым, ио не осуществлено. Такова легендарная Атлантида в описании Платона. В эпоху Ренессанса подобным образом описан Томасом Мором несуществующий остров Утопия.
Утопия родилась как отражение мечты о гармонично- прекрасном и свободном человечестве, вдохновлявшей великих художников Возрождения. Рядом с утопиями появились и проекты «идеальных городов» (Филарете, Мартини, Вазари, Скамоцци и др.). Ядром их замыслов также были гуманистические идеи устройства жизни, но у зодчих интерес сместился от социального содержания к идеальным закономерностям построения пространственной формы, подчиненным перспективному видению мира (оно привлекало острый интерес людей той эпохи, утверждая значимость точки зрения, присущей конкретной личности, в отличие от средневекового видения мира, игнорировавшего такую конкретность). Прямые, собирающиеся к центру улицы-лучи, обычные для идеальных городов, подчиняют организованной перспективе обширную территорию и утверждают ее единство. Символическая модель идеального общественного устройства соединялась с конкретным эстетическим идеалом.
В конце XVI — начале—XVII в. приложение эстетического идеала Ренессанса к практике формирования городской среды породило концепцию города как произведения искусства, увлекавшую зодчих барокко и классицизма. Эта идея приобрела ясные очертания в связи с преобразованием Рима папской властью в интересах контрреформации. Толпы паломников должны были обозревать город как грандиозное зрелище по определенному сценарию. Системы прямых улиц-перспектив (включая знаменитый «трезубец», исходящий от Пьяцца дель Поиоло) были проложены, чтобы соединить основные католические святыни. Город активно перекраивался, но основная концепция его преобразования была основана на умозрительной спекуляции и неосуществима по своей сути, ибо для того, чтобы превратить комплекс городской среды в произведение искусства, нужно было бы подчинить специфическим законам искусства самую жизнь, подменить жизнь искусством. Идея была утопична, но эта утопия в отличие от ренессансных имела своей отправной точкой форму вещей, а не социальную жизнь, которой они служат. Отсюда берет начало эстетическая утопия, идеал которой отрывается от социального устройства общества.
Идею города как произведения искусства унаследовал французский классицизм. Однако «век разума», XVIII век, уже не удовлетворяется обособленным эстетическим идеалом. Цель искусства — в том числе и архитектуры — видели в обращении к рассудку. Искусство мыслилось как модель идеального мира, где все не таково, как оно есть, но таково, каким оно могло бы или должно было стать. Эстетическая утопия превратилась в морализующую.
