Модели организации городского пространства, которые создавались в Средние века на западе Европы и на Руси, в равной мере имели основанием мировосприятие, воспитанное христианством, и символическое мышление, через которое постигался миропорядок. Очевидны аналогии между архетипами символики, наполнявшей городские структуры. Но еще более очевидны принципиальные различия между свойствами физических структур городов востока и запада Европы — следствие не только разных природно-географических условий регионов и их конкретных исторических судеб, но и различного истолкования идеальных схем восточным и западным христианством.
Полнота осуществления идеальной модели формирования городов Руси достигнута лишь в развитии Москвы — явление исключительное. Примеры же частичного осуществления, остановившегося на одной из фаз, многочисленны. Различных промежуточных фаз перерастания веерной структуры мысового города в радиально- кольцевую достигли, например, Верея, Вязьма, Курск, Старица, Серпухов, Ярославль, что показывают их планы, снятые до перестройки в конце XVIII — начале XIX вв. Реконструкция планировки Твери конца XVII в., выполненная А. С. Щенковым, показывает центрическую структуру, наметившуюся вокруг кремля. Посады перешли не только за малую реку Тмаку, но и за Волгу. Однако веерная система улиц, направленных на торговую площадь и кремль, не продолжена в Затмацком посаде. Здесь преобладают улицы, направления которых следуют берегам Волги и круто изгибающейся Тмаки. Причина в том, что Тверь, по-видимому, сложилась из нескольких поселений, сохранив следы особенностей развития каждого.
Планировки, определявшиеся притяжением главного линейного элемента, проходящего через всю территорию (подобные схеме «рыбья кость», определившей план Любека), на Руси были редки. Своеобразная вариация подобного типа сложилась во втором после Киева городе Киевской Руси — Новгороде. Основным элементом, формирующим его структуру, была не улица-рынок, как в Любеке, но река Волхов. Город сложился в слиянии нескольких поселений. В X в. на возвышенном левом берегу Волхова лежали поселки Людин и Неревский, на правом — самый крупный Славненский. Между первыми двумя, объединяя систему, поставлен детинец, обеспечивавший безопасность общих святынь и органов вечевого управления (поначалу только он и назывался Новгород). Поселения постепенно превращались в «концы» — части целостного города.
В 1045 г. князь Владимир Ярославович заложил каменный храм Софии на самой высокой точке левобережной части, создав символический центр Новгородской земли. В XIII в. всю Софийскую сторону охватил новый пояс укреплений. Ее планировку определили параллельная берегу улица и многочисленные параллельные переулки, сбегавшие к Волхову. Лишь западнее детинца притяжение его ворот обусловило появление фрагмента радиальной планировки в части Загородья, отделенной от реки.
В 1116г. кольцо стен детинца сильно продвинулось в южном направлении, образовав овал, вытянутый вдоль Волхова, — эту конфигурацию в XIV в. закрепили каменные стены, сменившие деревянные укрепления. Через детинец на месте старой южной стены прошла его первая поперечная улица. Против нее соорудили Великий мост через Волхов, упоминаемый летописью с 1134 г.17.
Мост вел к укрепленному Ярославову дворищу, княжеской резиденции, у которой раскинулся торг с многочисленными церквями. Когда в XII в. князья переселились на загородное Рюриково городище, близ княжеского Николо-Дворищенского собора возникла вечевая площадь (совсем небольшая, по мнению В. Л. Янина, вмещавшая 400-500 человек). Основу плана правобережной Торговой стороны и здесь определяло сочетание улицы, параллельной реке, и многочисленных пересекавших ее направлений от берега в сторону поля18. Волхов для жизни города был важен настолько, что тяготевшие к нему улицы первоначальных поселений сохранились в организации поглотившего их крупного городского центра (Новгород насчитывал около 5 тыс. дворов при населении до 30 тыс. человек). Характерно, что валы Окольного города охватывали не только застроенный массив, но и земли, предназначенные для дальнейшего роста. До конца XVI в. не все они были использованы.
Раскопки 1950-1960-х гг. показали характер былых улиц. Великая, имевшая двухсаженную ширину (4,4 м), была замощена плахами по бревенчатым лагам. Уличное пространство уже в XI в. ограничивалось деревянными частоколами. Ритм, определяемый усадьбами рядовых горожан, протяженностью по фронту около 15 м с домом и двумя-тремя хозяйственными постройками, перебивался боярскими усадьбами, имевшими до полутора десятков строений, с большими домами, площадью в 130-140 кв. м. Деревянная застройка менялась, в то время как усадьбы устойчиво сохраняли свои границы; создавались они как замкнутые миры со зданиями, обращенными к пространству двора. К уличному фронту были обращены обычно хозяйственные постройки. Дома, в два, иногда и три этажа, располагались в глубине. Над боярскими дворами поднимались еще более высокие башни теремов и повалуш. Не исключено, что в Новгороде, аристократической республике, такие башни были весьма многочисленны. Аналогия с итальянскими средневековыми городами, воплощавшими рыцарский образ «города тысячи башен», возможна уже потому, что перемещение аристократических семейств в города Тосканы имело некую параллель с социальной ситуацией Новгорода XIII в. Археологический материал свидетельствует о высоких кровлях сложной конфигурации — куполов, бочек, шатров, которыми, видимо, венчали крыльца, шатры и повалу ши. Над монотонной линией частоколов поднимались разнообразно организованные группы построек, в просветах между которыми просматривались далекие объемы зданий-ориентиров.
Пространственная организация городов средневековой Руси сохранила следы архетипов, восходящих не только к дохристианскому периоду развития славянства, но и в глубокую праславянскую древность. К древнейшим архетипам относятся кольцевые планы сел, где усадьбы и постройки образуют кольцо или ряды, формирующие замкнутый многоугольный периметр. Внутри его — обширное открытое пространство, служившее практическим нуждам общины и, в то же время, символически воплощавшее ее единство. Здесь находились пруд, общинный выгон, площадка для торга. Посредине высилась церковь, приход которой составляли жители села и тяготевшей к нему группы деревень (последние получали простейшую линейную организацию). Ее положение генетически связывалось с образом древнего мифа — о «мировом древе». Б. А. Рыбаков отметил лингвистическую связь между солярной символикой круга и кругом как социальным символом в мифо-поэтическом образе, на котором основывался такой прием организации пространства19. После «пугачевского бунта» администрация осуществляла неукоснительную перепланировку сел с кольцевым планом, переводя их в линейную схему. Вместе с подавлением остатков сельской общины, вокруг которых могло происходить сплочение крестьян, уничтожалась ее простран- ственная символика. Лишь единичные села в глубинке донесли до нашего времени центрическую схему планировки, удивляя просторностью и необычной выразительностью20.
Черты этой древней модели, несомненно, повлияли на планировку небольших пограничных городков Киевской Руси, как Коло- Дяжин или Райковецкое городище. В последующем развитии они определили характерную форму площадей — с невысокой обрамляющей застройкой и главным зданием (или группой главных зданий) посредине. Значение «главного», его символическая роль подчеркивались вертикальной устремленностью формы, сложным силуэтом и островным положением среди обширного открытого пространства. Подобный композиционный тип площади получил множество версий в зодчестве средневековой Руси; след его традиции стал впоследствии существенным фактором своеобразия некоторых ансамблей российского классицизма.
