Феррис, Корбетт и авторы «Строительства города» нашли способ рационально работать с фундаментально иррациональным.
Инстинктивно они понимают, что решение всех проблем Манхэттена есть чистое самоубийство, что сами они существуют только благодаря этим проблемам и что сделать эти проблемы неразрешимыми во веки веков — их главная задача; что единственно верный путь развития Манхэттена — бесконечная экстраполяция его странной, причудливой истории и что сам Манхэттен — это город вечного отступления вперед.
Проекты архитекторов, объединившихся в комитет регионального планирования, должны быть максимально далеки от объективной реальности. Их задача состоит в накладывании на взрывоопасную сущность Манхэттена серии метафорических моделей — в равной степени примитивных и эффективных, — подменяющих разумную систему регулирования городского развития (в любом случае невозможную) формой поэтического контроля.
«Дом» и «деревня» Закона о зонировании 1916 года, «здания-горы» Ферриса и, наконец, «хорошо модернизированная Венеция» Корбетта предлагают смертельно серьезную матрицу легкомысленного, перечень поэтичных формул, которые позволят отказаться от традиционного объективного планирования в пользу новоизобретенного планирования метафорического. Все это необходимо, чтобы хоть как-то справиться с городской ситуацией, не поддающейся банальному расчислению.
Состояние перегрузки является непременным условием для вживления всех этих метафор в реальность решетки. Только в состоянии крайней перегрузки могут быть реализованы гипердом, мегадеревня, здание-гора и, наконец, современная автомобилизированная Венеция.
Все эти метафоры вместе составляют основу той культуры перегрузки, которую, собственно, и проектируют манхэттенские архитекторы.
Культура перегрузки предлагает занять каждый квартал целиком какой-то одной архитектурной мегаструктурой. Каждое здание станет гипердомом — частным пространством, раздутым в размерах, чтобы вместить множество «друзей дома», однако не настолько, чтобы претендовать на универсальность своей функциональной программы. Каждый гипердом будет представлять собственный стиль жизни и собственную идеологию.
На разных этажах мегаструктуры культура перегрузки сведет вместе новые, увлекательные виды человеческой деятельности в невиданных доселе сочетаниях. С помощью технологии фантастического станет возможным воспроизведение буквально любых «ситуаций» и состояний — от самых привычных до абсолютно нереальных — где и когда угодно.
Каждый город-в-городе будет при этом настолько уникален, что самым естественным образом привлечет свое особое население.
Каждый небоскреб, отражающийся в крышах бесконечного потока лимузинов, окажется островом в составе «хорошо модернизированной Венеции» — системы из 2028 одиночеств. Культура перегрузки и есть определяющая культура XX века.
В стылом воздухе Великой депрессии Феррис и другие теоретики Манхэттена организуют успешный переход манхэттенизма из фазы бессознательного в фазу псевдосознательного. Несмотря на внешние знаки демистификации, они умудряются сохранить главные тайны. Теперь другие манхэттенские архитекторы должны выполнить не менее деликатную задачу «модернизации», не поддаваясь при этом соблазну действовать осознанно.
После одиннадцати «Костюмированных балов изящных искусств», посвященных ностальгическим живым картинам из всемирной истории («Торжественное шествие в древней Франции», «Версальские сады», «Наполеон», «Северная Африка» и др.) и предоставлявших нью-йоркским выпускникам Парижской школы возможность оживить их роман с французской культурой, в 1931 году пассеистическая направленность неожиданно меняется на противоположную. Организаторы наконец-то признают, что бесконечно откладывать наступление будущего невозможно.
На этот раз они решают использовать праздник для прощупывания грядущего — вполне уместное начало для нового, 1931 года.
Великая депрессия — вынужденный перерыв в прежде лихорадочном процессе производства — побуждает искать новые направления развития. Запас исторических стилей исчерпан, и различные версии модернизма заявляют о себе со все большей настойчивостью.
Тема двенадцатого бала, назначенного на 23 января 1931 года, — «Fete Moderne: фантазия огня и серебра». Это адресованное адептам Парижской школы приглашение принять участие в коллективном поиске «духа нашего времени».
Это исследование, замаскированное под костюмированный бал.
«Что есть дух современности в искусстве? Никто не знает. Его ищет множество людей, и в процессе этого поиска должны возникнуть любопытнейшие и восхитительнейшие вещи…»
Чтобы избежать поверхностных интерпретаций темы, организаторы предупреждают, что «под духом современности в искусстве имеется в виду не рецепт проектирования зданий и не рецепт создания скульптуры или росписи, но поиск чего-то более характерного, более насущного — выражения нового образа жизни и мыслей…
Декорации и костюмы должны производить впечатление чего-то ритмичного, яркого, выражать лихорадочную динамичность нашей работы и нашего досуга, наших витрин, нашей рекламы, пены и джаза современной жизни…».
За несколько недель до открытия публику оповещают об этом манифесте в специальном заявлении для прессы:
«Fete Moderne будет модернистским, футуристским, кубистским, феминистским, артистическим, альтруистическим и мистическим… Фантазии — почет, за оригинальность — награда…»
