В 1908 году делегация американских бизнесменов посещает Антонио Гауди в Барселоне и просит его спроектировать «Гранд-отель» на Манхэттене. Участка под проект пока нет; бизнесмены хотят получить предварительный эскиз, найти средства на строительство и только потом приспособить проект к конкретному месту в городе.
Маловероятно, чтобы Гауди слышал о квантовых скачках и открытиях манхэттенизма; очевидно, сами бизнесмены уловили некое сродство между истерией Гауди и манхэттенским безумием.
Однако в своей европейской изоляции Гауди напоминает человека из Платоновой пещеры; по теням, возникающим из описаний и пожеланий заказчиков, он должен реконструировать реальность за пределами пещеры, то есть идеальный Манхэттен.
Он синтезирует некое предчувствие истинного небоскреба, в котором используются и лоботомия, и мутация интерьерного дизайна — и не только на первом этаже, но и на всех остальных.
Его отель — это пучок сталагмитов; составленные вместе, они образуют конус, который безошибочно распознается как Башня. Отель возведен на платформе или острове, соединенном мостами с другими островами. Он агрессивно одинок16.
Проект Гауди есть план поэтажного захвата небоскреба различными формами социальной активности. На нижних этажах по внешнему периметру располагаются гостиничные номера; светская жизнь идет только в самой сердцевине здания — на гигантских внутренних плато, куда не проникает дневной свет.
В центре «Гранд-отеля» — шесть ресторанов, один над другим. Интерьер первого украшен бесчисленными отсылками к европейским мифологиям, что находит свое отражение и в меню, и в европейской музыке, которую исполняет большой симфонический оркестр. Остальные рестораны тоже имеют собственную «герметичную» систему образов и представляют какой-то определенный континент; многослойная структура в целом представляет весь мир.
Прямо над миром ресторанов располагаются театр и выставочный зал. Всю композицию венчает небольшая наблюдательная площадка сферической формы, ждущая момента, когда преодоление сил притяжения станет не метафорой, но реальностью.
Между этажами не должно быть никаких протечек символизма. На самом деле такая шизоидная аранжировка разных тем по этажам подразумевает особую архитектурную стратегию в решении интерьера небоскреба, уже ставшего автомонументом в результате лоботомии. Тут требуется систематический, хорошо спланированный разрыв всех связей между уровнями — вертикальная схизма.
«Этот нью-йоркский закон, сформулированный группой технических экспертов, основывался только на практических соображениях Ограничение общего объема здания приводило к уменьшению количества живущих или работающих там людей; для меньшего количества людей требовалось соответственно меньше входов и выходов; движение транспорта на прилегающих улицах становилось менее напряженным.
Кроме того, ограничение по объему естественно позволяло увеличить количество света и воздуха, попадающее и в сами здания, и на улицы вокруг них . Авторы Закона о зонировании вовсе не думали о том влиянии, которое он мог оказать на архитектуру « (Феррис, «Метрополис завтрашнего дня»)
После 1916 года ни одно здание на Манхэттене не могло выйти за рамки этого заранее заданного призрачного объема. Чтобы обеспечить максимальную финансовую прибыль с каждого квартала, манхэттенские архитекторы были вынуждены как можно точнее воспроизводить его в своих проектах
Отрицая какую-либо взаимосвязь этажей, вертикальная схизма позволяет произвольно распределять их внутри одного здания. Такая стратегия является непременным условием для развития культурного потенциала небоскреба: она, с одной стороны, позволяет принять непредсказуемость поэтажной программы небоскреба как данность и в то же время уравновешивает ее, обустраивая все уже известные функции предельно внимательно, иногда даже с излишним усердием.
В течение некоторого времени параллельно строятся и «настоящие» небоскребы вроде Вулворт-билдинг, и различные вариации небоскребов старого типа; в последнем случае простая операция по выдавливанию принимает все больший размах — это уже совершеннейший гротеск.
Например, в ситуации Экуитабл-билдинг (1915) механическое приумножение площадей теряет всякий смысл из-за того страшного вреда, который оно наносит — и с экономической точки зрения, и с точки зрения экологии — близлежащим кварталам города.
Одна лишь тень, падающая от здания, уменьшает стоимость аренды на огромном пространстве, при этом внутренние помещения небоскреба заполняются опять-таки за счет соседей. Мерилом его успеха оказывается разрушение городского контекста. Приходит время ограничить наконец эту агрессивную архитектурную экспансию какими-то правилами и нормами.
«Представляется все более и более очевидным, что проекты большого масштаба — это забота не отдельных индивидуумов, но всего общества; необходимо найти эффективный способ их регулирования…».
Закон о зонировании 1916 года определяет максимально допустимый объем здания для каждого участка или квартала на территории Манхэттена, устанавливая непререкаемые воздушные границы будущих построек.
За норму закон принимает Вулворт-билдинг: простое приумножение площадей разрешено только до определенной высоты; затем здание должно отступить от красной линии, отклониться назад под определенным углом, чтобы открыть свету доступ на улицы внизу.
Башня может затем вознести 25 процентов площади участка на неограниченную высоту. Эта статья закона поощряет тенденцию занимать одним зданием как можно большую территорию (то есть весь квартал), что позволит увеличить площадь этих самых 25 «башенных» процентов и, соответственно, извлечь максимальную прибыль.
По сути, Закон о зонировании 1916 года есть выданное задним числом свидетельство о рождении, ретроспективно узаконивающее небоскреб.
