Палладио большей частью не согласен с Леонардо по вопросу о пользе и красоте. Вопреки Леонардо, он охотно «профанирует» красоту пользой, и в этом он больше возрожденец, чем великий маг из сельца Винчи. Бесполезная монументальность, заметил еще Чаадаев, свойственна именно готической архитектуре, с чем Палладио согласился бы, добавив: нет, это — не наше.
Обычно византийский зодчий встает на сторону Витрувия с его краеугольной триадой «польза, долговременная прочность и красота». Большинство его построек в полной мере воскрешают эту триаду: они красивы, они приносят пользу как хозяйственные единицы, и они всё еще стоят и прекрасно простоят до скончания мира.
Возвращаясь к истокам нашего героя, уведомим читателя, что само имя «Палладио» было придумано поэтом Триссино как многозначительная рифма к Витрувию: Vitruvio — Palladio. Любопытно, что не только в рифму: в имени Палладио опять-таки нумерологически зашифровано имя Витрувий.
Andreas Palladius, написанное по-латыни (как на фризе последней и единственной его подписанной работы, храмике при вилле Барбаро), будучи прогнано сквозь таблицу соответствий между цифрами и алфавитом, составленной Агриппой Неттесгеймским в сочинении 1510 года «О тайной философии», дают результат 32 и 34. Умножив, получаем 1088. Ровно то же число соответствует имени Vitruvius.
Учитывая дух сборищ триссинианской академии, подобная выдумка должна была непременно обрасти театральным ритуалом инициации, где юного Андреа ди Пьетро делла Гондола нарекли новыми именем с возложением на него инвеституры быть «новым Витрувием», его реинкарнацией…
Палладиумом в Античности называлось также трагического актера, так что не будет натяжкой в этом одеянии он играл — кого? — ожившего Витрувия, играл для мечтавших о классическом мире венетийских патрициев. Наконец, Pallados к тому же по-гречески — храм Минервы, богини мудрости, Софии. Именно премудрой архитектуры от него и ждали.
Итак, возвращаясь к оппозиции Леонардо — Палладио, не надо иметь большую Минерви- ну мудрость, чтобы отвергнуть идеал чистого искусства, где красивое исключает полезное, и чтобы признать его принципиально нездоровым и недалеким. Так, сильно рискует тот, кто выбирает себе спутницу жизни по эстетическому критерию — миловидному облику, — забывая, что долго не протянешь без наличия в супруге таких качеств, как благонравие, известная практичность и здоровье, как минимум психическое.
Строительство вилл после Палладио часто вырождалось в поиск таких красавиц, в забвении заветов Витрувия о пользе и красоте (utilitas et vetustas). Гнались за чистой красотой, отсюда все эти французские «мон бижу» да «мон репо». Такие постройки напоминают знаменитую черепаху из упомянутого в первой главе декадентского романа Гюисманса, которая умерла от обилия самоцветов и бижутерии, прикрепленной к ее панцирю.
Декадентство хорошо как пряная приправа, но на специях жизнь, как и искусство, не построишь — подайте нам горячее блюдо. Блюдо из приправ — это отклонение от здорового инстинкта равновесия. Приступ обостренного эстетизма, который охватил Палладио, когда он проектировал виллу Ротонда, и впрямь дает право некоторым исследователям помещать его среди маньеристов.
Однако в споре о пресловутом маньеризме будут правы и те, кто возразит, что Палладио в Ротонде всего лишь провиденциально доводит до логического конца чисто ренессансные идеи: мечтания об Идеальном и Абсолютном, принцип прекрасной завершенности формы, компактность и лаконизм, золотое сечение, настойчивый мираж о центрально-купольном здании, аналитическую и графическую (а не ускользающе-живописную) основу формы, — все это именно ренессансно, по Вельфлину.
Палладио — завершающий в череде великих архитекторов Ренессанса, итог целой эпохи, это верно. В нем кульминирует то, что было начато Брунеллески. Центральнокупольные постройки грезились всем им — Альберти, Пьеро делла Франческа, Перуджино, Рафаэлю — и изредка воплощались в том или ином приближении к идеалу, но мечта все не сбывалась.
Палладио воплотил, наконец, ее в жизнь, и тем самым разрушил целый мир. Он попал в мечту, и она сошла с орбиты. Воплощение мечты — всегда немного абсурд и в любом случае ее онтологический конец. Свершилось и сбылось! Палладио этой вещью покончил с Ренессансом, закруглил его, довел его до конца, чтобы не сказать кончины, и поставил ему великолепный надгробный монумент, exegit monumentum.
Так из бытового явления Ренессанс ушел в чистое потустороннее бытие, на тот свет, в обаяние легенды. Поэтому все-таки на четырех фасадах виллы Ротонда должны быть начертаны просто четыре слога имени вершителя.
