Палладио масон?

Был ли один из величайших архитекторов всех времен Палладио масоном или нет — нам неведомо. Но фрески, которые появились на этой вилле через полтора столетия после него и наполняют до отказа наш «школьный пенал», — один из редчайших примеров неприкрыто масонского искусства.

Это обширный цикл из сцен Ветхого Завета: сто четыре сюжета. На росписях восточных стен каждой комнаты (и не случайно только на восточных) сплошь масонские символы: циркуль, молоток, линейки, уровни.

Это тихое указание на то, что ветхозаветные сцены выбраны не наугад, но являются программными. К примеру, прозрачен смысл монументальной фрески с Ноевым ковчегом: все карабкающиеся карабкаются напрасно, ибо потонут; лишь те, кто в Ковчеге — спасутся, а Ковчег уплыл далеко. И радуга начинается на одной фреске, чтобы закончиться на другой, глубокомысленно соединяя сюжеты. Масоны страсть как любили все криптическое и сокровенное, их тешили герметические символы и эзотерические эмблемы. Чем сложнее для понимания непосвященных — тем лучше.

Вот, на простенке, одна из основополагающих масонских легенд-аллегорий (этого нет в Библии): под колонной Гермеса распростерт архитектор храма Соломона, Хирам, павший от руки непосвящённых, желавших узнать секретное слово. А вот и Вавилонская башня, тоже ключевой сюжет масонской мечты о теократии. Сидит мудрец Зороастр и медитирует над трансцендентным числом п и квадратурой круга.

Масоны трактовали в позитивном ключе историю с Вавилонской башней: башня предстает, во-первых, как метафора духовной природы человека, которая в своем росте должна тянуться к Богу, а во-вторых (и в главных), как некий талисман масонской надежды на создание идеального общества, проникнутого идеями справедливости и братства. Но общение и создание «общества» возможны лишь при «общем языке». Тут эсперанто не поможет.

Главное препятствие идеальному обществу и причина разобщения людей — несправедливость, в частности социальная. Необходимо создать, ergo, модель общества, исключающую несправедливость, и тогда люди обретут общий язык, и воздвигнется новая вавилонская башня Истины, которая на сей раз коснется престола Бога!

Позывы эти исходили из благодушных побуждений. «Намеренья чисты и благородны», — как поется в масонской опере «Волшебная флейта» (1791). Кто осудит желание встать на «путь поиска сути вещей», обретя «зрелость души», ибо «истина в сердце каждого человека» и прочее в том же духе?

Подобно тому как в наши дни золотая молодежь увлекается Тибетом, тайными доктринами Блаватской, антропософией, нумерологией, таро, психоанализом, гороскопами, йогой, буддизмом и прочей забористой эзотерикой, вырождающаяся европейская аристократия XVIII века, все эти увешанные титулами золоченые трутни, рантье и прожигатели жизни, пресыщенные папенькины сынки в напудренных париках, от нечего делать с большим энтузиазмом кидалась в масонство.

Чем бить баклуши, кутить да проматывать в казино состояние, не благороднее ли заняться, наконец, хоть каким-нибудь делом? И не будем мелочиться: если уж чем и заниматься, то сразу спасением мира, прогрессом человечества.

Элитарные закрытые клубы, окутанные тайной (ничего, что всем известной…), и так по-театральному называвшиеся ложи, где собираются только сливки общества пить новомодный кофий и секретничать об достижении человеколюбивых идеалов, — что может быть лакомее и желаннее, кто откажется стать соучастником сих сборищ? Да никаких денег не жалко на членский взнос!

В XVIII веке каждый уважающий себя аристократ состоял в какой-нибудь экзотической масонской ложе «иллюминатов» или «розенкрейцеров» — просто неприлично джентльмену быть без членской карточки, соседи по вилле засмеют. Это редко было серьезно: в той же мере интересовались китайским искусством, расписывая свои будуары в стиле шинуазри.

А вот для пролаз и авантюристов, вроде «графов» Сен-Жермен или Калиостро, масонские ложи были просто подарком. Только там ты мог запросто войти в контакт и с принцем крови, и с министром короля; в силу масонского идеала «братства» кулуарно шептаться с ним и обсуждать свои прожекты, причем как с равным, и называть «братом». Даже продувной Моцарт, то ли из ребячества, то ли из конформизма, состоял в масонской ложе…

Мобилизация элит Европы на построение «идеального общества» обеспокоила наконец Церковь, которая привыкла чувствовать себя законным монополистом на строительство Града Божьего и царствия справедливости. В 1738 году Папа Климент XII Корси- ни (заказчик фонтана Треви в Риме) гневной буллой запретил масонство (что, само собой, только способствовало его популярности), дав понять, что альтернативные мироспасательные общества суть измена, ментальный адюльтер по отношению к Церкви и вырывание из ее рук инициативы по преобразованию и облагодетельствованию мира.

Но эти фрески писались в то время, когда Церковь и масонство еще мирно сосуществовали. Заказчиком их был сиятельный кавалер Федерико Корнаро. Он без особых трудностей, в силу одной привилегии рождения, достиг сана прокуратора, высшей государственной должности после дожа, трон коего занимаем был к тому времени, очень кстати, опять очередным из Корнаро. Семье было просто необходимо подсветить взлетевший престиж имени красками искусства.

О Федерико известно также, что он был филантроп и благочестивая душа и, очевидно, масон высокой степени посвящения. Одна из фресок написана специально для обряда инициации — следовательно, здесь проходили ритуалы, церемонии и собрания. Ясный намек на амбициозную самоидентификацию виллы Кор- наро как центра масонства проглядывает и в том, что на одной из фресок Храм Соломона изображен с точно такой же пологой широкой лестницей, каковая ведет и к вилле…