Год 1492-й стал поворотным в мировой истории, и роковым для Венеции. Открытие Нового Света изменило жизнь многих государств Европы. Венеция от него пострадала больше всех. На протяжении почти трех веков Венеция безраздельно господствовала на восточном побережье Средиземного моря, практически монополизировав сверхприбыльную коммерцию с Востоком и оттеснив своего извечного конкурента, Геную, на второй план. Неудивительно, что именно у генуэзца рождается навязчивая идея обойти венецианцев, проложив путь в Индию с другого конца. Так была открыта «Новая Индия», на поверку оказавшаяся Америкой, но золото и прочие радости отныне поплыли в Европу от ее берегов. Для Венеции это было началом конца: с того момента она постепенно лишается значительной части доходов от морской торговли и таможенного дела.
Еще недавно Венеция беспечно балансировала на пике своего всемогущества. Риальто был средоточием торгового оборота всей Европы. «Не сеют, но лишь жнут червонцы, их денег куры не клюют», как говаривал Державин. Да и с виду — не город как все, а чудо из чудес. На приезжих Венеция производила впечатление чего-то диковинного, слишком отличного от остальной Европы. В одной французской средневековой поэме Венеция описана как очень привлекательная страна, но далекая от привычных рыцарских ценностей, хоть и не чуждая ценностей материальных… И дома у них будто выставленные напоказ светящиеся ларцы с сокровищами со всего мира. В своей показной роскоши город выглядел подозрительно неевропейским.
Страна та сказочно богата, утопает в неге, и… ее надо бы обратить скорее в христианство, заключает автор поэмы, француз-крестоносец.
Уже в 1493 году венецианский гуманист Пьетро Дольфин заносит в свои «Анналы» новость об открытии Колумба: «Армада католического Короля нашла новую страну, и от его имени ее завоевала … там она нашла месторождения всевозможных металлов, и земля там чрезвычайно плодородна; реки там столь богаты, что из них можно выуживать золото… они нашли там гуттаперчу, ценную древесину, алоэ, ревень, корицу».
Вдобавок еще и португальцы, обойдя мыс Доброй Надежды, достигли Малабарского берега. Васко да Гама привез в Лиссабон пряности, и для прохода на левантийские рынки ему не пришлось платить пошлины венецианцам. В 1499 году новость дошла до Венеции и вызвала в городе понятную удрученность. Тогда же происходит череда крупных банкротств — первые признаки неотвратимого, казалось бы, краха венецианской экономики.
Кризис, наступивший в результате этих путешествий, заставляет венецианцев искать новые ресурсы. Так возникают производства, которые впоследствии доставят новую славу венецианскому трудолюбию. Его новой стезею стала обработка сырья в готовую продукцию: стекло, утварь, зеркала, буранские кружева, выделанные кожи, ткани, шитые золотой и серебряной нитью, доспехи. («Его нагрудник цел венецианский», — говорит с завистью о графе Делорже барон Альберт в «Скупом рыцаре», взирая на продырявленный свой.) Венеция становится центром по изготовлению музыкальных инструментов. И столицей книгопечатания: к середине XVI века здесь открыто более сотни издательских домов!
Но главное — внимание отрезвевшей Царицы Морей обращается на материк, благо к тому времени она успела завоевать немало территорий вплоть до Бергамо и миланской границы. Ее экономика поневоле начинает ориентироваться на инвестиции в сельское хозяйство, поскольку становится ясно, что отныне основной доход казне дают континентальные владения.
Теперь каждое аристократическое семейство Венеции спешит обзавестись перспективными землями на материке. Так с середины XVI века разворачивается интенсивное строительство загородных поместий в окрестностях Падуи, Виченцы, Тревизо и Вероны — на так называемой Терраферме (дословно — твердая земля). Чисто диалектически появление дач венецианского патрициата — следствие открытия Америки. Нет худа без добра.
Но мало было нанести удар Венеции в спину, чтобы пошатнуть ее могущество, — и вот в самом начале XVI века целый ряд ранее ущемленных ею государств сплотился в коалицию. Цель — раз и навсегда уничтожить Республику Святого Марка. То, что Венеция тогда уцелела, является настоящим чудом.
В 1508 году, ровно в год рождения Палладио, Венеция обнаружила себя в окружении непримиримых врагов или, как минимум, недоброжелателей. Список впечатляет: турецкий султан, император Священной Римской империи Максимилиан Габсбург, дож Генуэзской республики, герцоги Милана, Феррары, Мантуи и Урбино, Ватикан в лице Папы Римского Юлия II и могущественные правители Испании и Франции, воинственная Швейцария и даже Шотландское королевство! Все они объединились в Камбрейскую лигу; фактически весь континент против маленького острова. Разворачивался самый серьезный политический конфликт Ренессанса и вырос в целую мировую войну, едва ли не первую в современной истории. Уже через несколько месяцев Венеция утратила практически все свои владения. Многие венецианские вассалы на Терраферме — кто охотно, кто поневоле — тоже поднялись против Владычицы Морей. Дважды войска антивенецианской коалиции подходили к Местре и брали последний форпост Венеции на материке. Неприятель находился всего в пяти километрах от собора Святого Марка. Если бы «жемчужину Адриатики» удалось взять, от нее не оставили б камня на камне.
Венеция уцелела благодаря не силе, но дипломатической ловкости. Проанализировав латентные конфликты союзников Лиги, дож Леонардо Лоредан, гений политической интриги, блестяще сумел вбить клин в отношения между ее лидерами. Папа Римский, удовлетво ренный ослаблением Венеции, вступает с ней в союз против Франции. Венецианцам удалось так изумительно стравить Папу и французского короля, что, в конце концов, Юлий II возопил: «Вон из моей Италии, варвары!»
Венеция, после временных поражений, выходит победительницей из неравной схватки. В итоге островная республика вернула принадлежащие ей до войны североитальянские города и даже приумножила свои владения. Согласно Брюссельскому мирному договору 1517 года вся Северо-Восточная Италия попадает в сферу влияния Венеции.
Установившийся на территориях Венето мир будет на редкость прочным. Венецианское правительство обеспечило его на несколько столетий — вплоть до наполеоновских кампаний конца XVIII века.
В этот продолжительный промежуток времени наступает пора той единственной в своем роде усадебной культуры, для которой у историков существует даже специальный термин: la civilta delle ville venete — «культура венетийских вилл».
Здесь надо поведать о специфике венецианской элиты. Она в том, что венецианский патриций одновременно и потомственный аристократ и негоциант-предприниматель («купец венецианский»). Для рыцарской аристократии Европы такое смешение ролей было совершенный нонсенс: либо ты дворянин, и тогда твое дело — ратное, война; либо ты меркантильный купец. Стойкое презрение рыцарства к предпринимательству и прагматизму вообще — предрассудок, который позднее унаследует от земельно-военной аристократии Франции и Германии также и дворянство русское.
Однако венецианская модель республиканской аристократии по своей типологии древнеримская, и тут родовитые друзья Палладио были правы, считая себя наследниками устоев древних римлян, когда патриции занимались хозяйством и вели гешефты. В Античности сословие аристократии (за исключением подсословия «всадников») было не военным, а административно- государственническим, сенаторским сословием. Эта элита спокойно управляла имениями и ворочала капиталами. Более того, венецианцы справедливо полагали, что чисто военная аристократия баронов — пережиток средневекового общества, варварский по происхождению, ибо занесен в Италию с севера галло-германскими племенами.
Республиканский аристократический Рим всегда оставался эталоном для государственного устройства Венецианской аристократической республики. Серенис- сима, «Светлейшая Республика», строила свою политическую мифологию с оглядкой на Рим. Венецианцы были убеждены, что почтенные древнеримские республиканские идеалы при распаде Империи в V веке спаслись от наступающего варварства именно в Венецианской лагуне. Так что Серениссима создана по образцу изначального Рима, как бы возвратив историю вспять к золотой поре латинства. Бытовала поговорка «Roma caput mundi Venetia secundi» (Рим был глава мира, Венеция — за ним). Осознание себя наследниками доблестей старого Рима усилилось у венецианцев с падением в 1453 году Рима Второго, Константинополя, когда место «нового Рима» оказалось вакантным. Стимул к тому дал митрополит Виссарион, греческий беженец из Константинополя, перебравшийся в Венецию и квалифицировавший ее quasi alterium Byzantium (почти что вторая Византия). Марино Санудо подхватывает:
«Мы наследники Византии». И вот в 1520-е годы дож Андреа Гритти выдвигает идею Венеции как «нового Рима», и она совпадает во времени с тезисом инока Филофея о «Третьем Риме — Москве», два оубо Рима падоша, а третш стоитъ, а четвертому не быти.
Но: реверанс в сторону легендарного Рима античности отнюдь не подразумевал прямую связь с Римом современным — с Ватиканом, тоже мнящим себя законным и достойным продолжателем Рима древнего. Дорожащая своей автономией Венеция всегда опасалась излишнего влияния папства на свою политику, и в дополнение к приведенной поговорке существовала другая: «Сначала ты венецианец, и только потом — христианин».
За свою столь узнаваемую вековую готику консервативная Венеция держалась с тем большим упорством оттого, что ренессансный стиль Сансовино, Санмикели и Палладио отсылал к моде на классику, пришедшую в Венецию извне. Так что это был вопрос патриотизма.
