Участвует в восприятии, развертывающемся как связное чередование замкнутых перспектив. Вместе с тем, замкнутость не означает завершенности — мы чувствуем, что система продолжается за пределами обозримого. Связность основывается на асимметрии, отвечающей динамике жизненных процессов и ритмической организации. Асимметрия внутреннего пространства здания, определяемая организацией процессов жизнедеятельности, получала выражение в построении объемов. Динамика композиции отдельного здания вливалась в общее течение пространственной системы. Асимметрия была всеобщим принципом построения. Живописность достигала наибольшего развития в городах на сложном рельефе, где искусственные особенности срастались с природными.
Для жизни средневекового города особое значение имел рынок: к рыночным отношениям восходили правовые институты Средневековья. В раннее Средневековье рынок располагался вне городских стен; введенный внутрь, он стал главным узлом общественной жизни, для которого создавалось обширное пространство главной площади, к которой стягивались улицы. В близком соседстве с рыночной площадью (но обычно в обособлении от нее) ставился собор. По мере становления самоуправления городов, на рыночных площадях появлялись ратуши. Все вместе было оживленным пространством человеческого общения.
Рыночной площади обеспечивалась замкнутость. Обстройка ее была плотна и непрерывна. Улицы вводились в ее пространство через углы, по касательным направлениям — тем самым обеспечивался эффект неожиданности раскрытия пространства площади. Это обеспечивало и безопасность при обороне от ворвавшегося в город врага. Если улиц, ведущих к площади, было много, перед выходом к ней они собирались в пучки. С соборной площадью рыночная часто соприкасалась одним из углов. Такой прием обычен в Германии и Франции (Дрезден, Мейсен, Пирна, Наумбург, Монпа- зье, Монтобан и др.). При этом массы собора включались в организацию асимметричной системы рыночной площади. Собственной ее доминантой была ратуша, обычно увенчанная башней или высокой ажурной короной (Сина, Флоренция, Любек и пр.). Особое значение ратуши могло подчеркиваться островным ее расположением — у одной из сторон площади, как в Таллине, или посредине, как в Пирне. «Островком» обычно возвышалось и самое крупное здание города — собор. Соборная площадь служила своеобразным открытым вестибюлем храма; поэтому она была более тесной, чем рыночная (лишь перед главным входом в собор пространство обычно несколько расширялось).
Пространства средневекового города не были только интервалами между объемами зданий, неосвоенной пустотой. Они рассчитывались на интенсивное заполнение; к их организации зодчие относились очень внимательно. Интересно сравнить афинский Акрополь и Соборный холм в Эрфурте. Если на первом здания расставлены как скульптуры, рассчитанные на круговое обозрение, то сложные объемы эрфуртского ансамбля плотно заполняют вершину холма. Лишь сужающийся тесный интервал, к которому устремлена лестница, оставлен между собором и церковью Св. Северина. Массы, устремленные ввысь, несоразмерны узкому пространству, как бы затягивающему человека; они подавляют и склон холма. Природное и человеческое подавлено торжественными символами нездешнего могущества. Пафос противопоставления земного и высшей надмирной силы лежит в основе композиции, столь отличной от жизнерадостной гармонии Акрополя.
В пределах живописности естественного, которую развивали средневековые мастера, не возникает противопоставления геометрических очертаний и очертаний «свободных» (т. е. подчиненных закономерностям более сложным, чем элементарная геометрия). Тот или иной характер очертаний определялся его уместностью. Однако эпоха Возрождения увидела в самой элементарной правильности, сочетаемой со статичной симметрией, средство утверждения волевого начала, образа человека, подчиняющего себе мир, и соответствие новому «перспективному» видению мира. Стала осознаваться самоценность рукотворной формы. Идеальные проекты городов, создававшиеся архитекторами итальянского Возрождения, во многом определялись инверсией, «выворачиванием наизнанку» характерных свойств формы средневекового города. Сложность, которая истолковывалась как «неправильность», противостояла простоте элементарного геометрического чертежа; ориентации на развивающуюся форму — завершенность; асимметрии — торжество статичной симметрии.
Структура средневекового города рассчитана на восприятие в движении и времени, но «идеальные» города обозримы с одной центральной точки, куда сходятся радиусы-лучи. Пронизана этими лучами и главная площадь, центр системы. Геометрия, сопряженная с эстетическими пристрастиями, сопрягалась с геометрией фортификаций. Форма, потерявшая символичность, требовала реальных обоснований.
Европейский романтизм второй половины XIX в. включил в свои притязания возврат к красоте городского окружения, угасавшей в торопливом механическом разрастании безликой ткани, которым сопровождался ранний этап урбанизации в европейских странах. Рутине планировки, основанной на механическом использовании геометрии прямого угла, романтики противопоставляли естественность ткани средневековых городов. Оппозицию сводили к формальным понятиям, противоположности «регулярного» и «живописного». В упрощающихся противопоставлениях стирались подлинная сложность и богатство «живописного», а регулярность отождествлялась с механистической выхолощенностью, рутиной, чуждой живой красоте. Противопоставление надолго закрепилось в сознании, соединяясь с различными дополнительными мотивами, в частности, связываемыми с идеями национального характера культур. В числе производных от него конкретных оппозиций было сопоставление пространственных структур Санкт-Петербурга и Москвы и тех образов, которые они несут.
