Обладали своим арсеналом образов, которые разительно отличались от образной системы мусульман. Собственно, это обстоятельство всегда мешало проводить деятельное сравнение двух культур, замещая его сравнением фактов, зачастую лежащих на поверхности.
Следовательно, не образная система и категория образа должны стать мерилом взаимной соотнесенности двух культур. Именно по этой причине мы предлагаем обратиться к другой методике выявления общего и различного. Быть может, в результате такого рода экспертизы мы сможем выявить не интеркультурные основания, а, скорее, цивилизационные, обнимающие обе рассматриваемые культуры.
Вряд ли греческие интеллектуалы Византии забыли стоический призыв, характеризующий необходимость превращения незнакомого в знакомое. Этот призыв является решительным шагом не просто к взаимопониманию, но и к сосуществованию-в-согласии. Это и есть основа для суждений о необходимости понимать сосуществование- в-согласии как возможность сложения цивилизационных отношений, когда принцип открытости становится доминирующим фактором со- бытования.
Высокая архитектура является идеальной пространственно-пластической формой. Она идеальна в том смысле, что ее пространственные и пластические измерения преподаются в максимальной степени умозрительного и реально оптического предъявления целостности линейного и нелинейного образа мироздания.
Мы ведь привыкли различать в архитектурном интерьере образы небес и земной тверди — аксиологически низкого и высокого, а окружающее пространство зачастую понимается как неоформленное, хаотическое, по сравнению с оформленным и отмеренным внутренним пространством.
Сказанное означает, что архитектуру непривычно мыслить вне пространственных категорий и без пластического освоения ее внутреннего микромира и внешнего макромира. Архитектура и есть пластически осмысленное сосредоточение микро- и макромира.
Однако в нашем случае не столь существенно, какие значения приобретает архитектура, много важнее понять порядок представления ее пространственных и пластических форм, а также саму возможность введения зодчества в дискурсивную меру ее исторического, а также метаисторического бытования.
Мы по установившейся традиции называем окнами все то, что в древности и Средневековье Востока и Запада, строго говоря, не являлось окнами, в них никто не смотрел наружу или снаружи внутрь. Храмы не знают окон. Это были разнообразной формы световые проемы, о чем предупреждал еще выдающийся отечественный теоретик и историк архитектуры и искусства А. Некрасов.
Окно, разумеется, обладает очевидными антропоцентрическими функциями: диафания окна назначена миру и человеку, а потому оно обслуживает исключительно связь с миром по горизонтали. Чего не скажешь о световом проеме, в храмовой теологии он, скорее, теоцентричен и характер его связи с внешним миром осуществляется по вертикали.
Между миром и человеком в храме высились стены, прорезанные световыми проемами, назначенными вовсе не для человека. Египетские пирамиды, лишенные световых проемов, ярчайший пример тому, что архитектура с древнейших времен знала непроницаемые стены, лишенные окон.
Проблема открытости внутреннего пространства и перехода стены в большой оконный проем коренится в революционной для своего времени Св. Софии. Корбюзье, в свою очередь, освободил стену от ее несущих функций, сделав ее практически излишней. Еще до активной архитектурной деятельности Ле Корбюзье в Европе возникает идея о стеклянных постройках (Бруно Таут и Людвиг Мис ван дер Роэ).
Открытость внутреннего пространства мечети обнаруживается там, где трудно вообразить его присутствие. В провинциальном местечке Малайзии среди листвы деревьев возникает мечеть Негери Сембилан (1967-1970 гг.), лишенная внешних стен. Авторство мечети скрывается за названием партнерской фирмы MAC (Malayan Architect Co-Partnership).
На примере этой мечети мы вновь сталкиваемся с идеей открытости архитектурной постройки. Примечательной является и гиперболоидная кровля мечети, это вогнуто-выгнутая оболочка для девяти зонтичных куполов в интерьере. Вся постройка скреплена девятью устоями-минаретами — указывающими на девять районов провинции. Отметим также, что прихожанами этой мечети были люди традиционные, но они безболезненно восприняли нетрадиционные идеи, заложенные в мечети Негери Сембилан.
Корбюзье, характеризуя свои нововведения в архитектуру, называет новое понимание пространства и времени architecture acoustique (акустическая архитектура), что в современной теории архитектуры получило название лэндморфной архитектуры. Постройки в таком случае теряют свою пространственно-временную замкнутость. Здание фактически становится одним из объектов окружающей среды.
Волнообразные стены и кровли в современной архитектуре способствуют трансформации внутреннего и внешнего мира человека, находящегося внутри постройки. Его реальной и образной средой становится все окружающее пространство. Антропологический горизонт бытия человека меняет свою содержательность.
Человек отныне, оставаясь в пределах внутреннего пространства, причастен ко всему, что окружает здание. Его оболочка перестает быть сдерживающим и ограждающим началом. Она, оболочка, становится лишь указанием на проницаемое пространство интерьера, т. е. иерархически более значимое место.
Всеохватность и максимальная экстенсивность — вот что отныне характеризует пространственно-временное единство постройки. Проблема состоит в том, что либо окно решительно теснит стену, либо стена обращается в одно большое окно. В любом случае окно и стена становятся уязвимыми элементами.
Проблема не возникла сама по себе, ей предшествовали довольно интересные процессы в архитектуре Средневековья. Ясно одно — стена в своем значении окончательно уступила световому проему, расширившему свои функции и рамки.
Еще раз повторим: идея открытости осуществлялась изнутри наружу, вставшая перед строителями Св. Софии, а затем пред Синаном проблема конструктивной переорганизации интерьера моментально отразилась на необходимости открыть интерьер потокам света.
Окно и окна, врезанные в стенные проемы и нижнюю зону купола, таким образом, сообщают всему пространству храмов новое качество. Этим качеством является создание непрерывности световой насыщенности интерьера. «Охватывающая формы» балдахинов и стены (апсидной в случае со Св. Софией и стены киблы в Сулеймании) способствует пониманию новых функций окон по наделению внутреннего пространства световой непрерывностью.
Это «хорошая непрерывность», ибо она имеет отношение как ко всей целостности архитектурного пространства, так и к основному гештальтирующему целостность образу — окну.
Сказанным не ограничивается характеристика «хорошей непрерывности» в архитектуре. Одним из ее правил, открытых недавно, является роль пороговых, контурных зон в наделении постройки целостностью. Избранный порядок наделения оболочки здания (стены и купол) сгруппированными окнами является ключевым для перцептуальной организации световой непрерывности интерьера. Оболочка зданий, таким образом, оказывается не замкнутой, а разомкнутой единицей конструктивного и образного восприятия построек. Пространство отныне органично переходит в окружающую среду.
Идея открытости, выдвинутая в Средневековье, получает в современном зодчестве все новое и новое истолкование, оно не минует и новое понимание мечети. Ниже мы приведем несколько тому примеров.
