Старый город дает не только модели различных типов среды, но и модели процессов их формирования. Постепенность сложения города, интегрирование в средовых образах различных, разновременных, иногда противоположно направленных строительных действий, оказывается важной причиной разнообразия и живости городской среды. На коллоквиуме 1983 г. в Бресте (Франция) акцентировалось внимание на том, что город — организм, результат длительного развития. Современный урбанизм должен стать как бы естественным продолжением исторически сложившейся городской среды. Отмечалось, что реконструированные в нашем столетии города Запада (например, Гавр) вместо того, чтобы стать демонстрацией триумфа науки и техники, стали предметом всеобщей неудовлетворенности и досады. Они лишены какого-либо своеобразия и производят тягостное впечатление. Такие результаты совершенно неожиданны, поскольку вызвавшие реконструкцию стихийные бедствия или военная катастрофа создают благоприятные условия для осуществления самых смелых замыслов.
Коллоквиум в этом отношении не сказал нового слова, скорее подытожил результаты наблюдений предыдущего десятилетия. Подобные мысли уже высказывались в специальной литературе, и в частности, в советской. Так, А. В. Иконников писал: В наши дни мы чувствуем, что при оценке обширных новых комплексов… на большинство людей влияет чуждое логике пристрастие к сложившимся постепенно старым районам, к причудливой многоплановости их характера, к их обжитости, ко всему не общему в их облике, что составляет след в памяти и складывается в ощущение духа места.
Прежде всего, резко возросла популярность разнотипной, разноэтажной (и, в частности, малоэтажной) застройки. Плотная малоэтажная застройка в сочетании с домами башенного типа оказалась довольно эффективным средством формирования благоприятной среды обитания. Малоэтажные дома создали модуль застройки, облегчающий масштабное соотнесение человека с многоэтажными зданиями и, соответственно, со средой в целом.
Пространства стали интимней, камерней. Разнотипность зданий и различные усложнения в структуре сооружений стали придавать разнообразие видовым картинам.
Одновременно появилось стремление к концентрации застройки в плотные, дискретно расположенные группы, в которых тесное соседство строений сближает людей, облегчает организацию обслуживания. При этом формируются более замкнутые пространства, а в зрительных картинах возникают черты знакомого по историческому городу образа какого-то сплоченного коллектива или соседства. Важным становится не только концентрирование средств архитектурной выразительности и благоустройства. Привлекательность приобретает концентрация людей, толпящихся, активно передвигающихся в созданном для них пространстве.
Интересно сопоставление архитектурных рисунков в проектах 20-30-х и 60-х годов. Если в первых (например, у Корбюзье) дома стоят в парке, причем в пустынном парке, где видны от силы один-два человека, или одна-две машины, то во-вторых господствуют площади, площадки, стены домов, вывески, автомобили, люди. Причем, характерно, что из всего проектируемого участка для зарисовок выбираются интенсивно используемые узлы, и нередко плотность их застройки, концентрация элементов центра в картинках заметно преувеличивается. В таких рисунках прослеживается ослабление интереса к отдельным сооружениям, взамен чего на первый план выходит городская среда, как совокупность фрагментов различных сооружений, дизайна, людей и т. д., оказавшихся в поле зрения.
Пространственная разобщенность зданий начинает осознаваться в 60-х годах как недостаток современного города, обедняющий его среду. Дж. Каллен оценил тенденцию к свободной расстановке домов как культ изоляционизма.
Человеческое поведение в городской среде не сводится к набору простейших утилитарных действий. Отсюда и потребности в отношении качеств среды оказываются чрезвычайно многообразны. Человек не может в одном месте только спешить за покупками, а в другом — только отдыхать. Встречи, ожидание, кратковременный отдых, разглядывание окружения тесно переплетаются с деловыми передвижениями, с запрограммированным развлечением и т. п. Поэтому городская среда должна отвечать одновременно различным потребностям, в каждом месте проявлять черты некоторой универсальности. Это касается как ее утилитарной приспособленности, так в еще большей мере — ее семантических и эстетических качеств.
Полифункциональность, многозначность среды естественно порождают сложность, постижение которой становится неким процессом. И это тоже оказывается ценным. Архитектурно-пространственная организация городской среды по уровню сложности должна соответствовать физическим размерам современного города и характеру протекающих в нем жизненных процессов. А это значит, что она не может быть прочитываемой с первого взгляда. Как и всякое подлинное произведение искусства, архитектурная среда города XVдожественно полноценна лишь в том случае, если несет в себе некую изначальную тайну, внутренний конфликт, постепенное постижение и раскрытие которых служит главным источником эстетического наслаждения.
В результате внимание исследователей и, отчасти проектировщиков, переносится с проблем организации определенных функций в среде на проблемы формирования типов среды, как неких целостностей, служащих разнообразным жизненным процессам. Такой подход к городской среде заложен уже в работе Дж. Каллена Городской ландшафт, особенно четко он проявился в трудах Кр. Александера, предложившего для городской среды набор моделей-паттернов, каждый из которых представляет собой образец или тип городской среды. Модели, охватывающие узловые мизансцены и сюжеты городской жизни, перекрывая друг друга, стремятся к полному описанию среды?
