В качестве примера можно рассмотреть решение, которое было принято для музея Шиллера в Веймаре. Музей должен восполнить утрату в застройке старинного, в целом прекрасно сохранившегося района улицы Шиллера. Он ставится рядом с мемориальным домом поэта. На музей был проведен конкурс, по результатам которого отмечено четыре проекта.
Проекты представляют четыре различных направления в решении задачи: относительно близкое подражание исторической застройке (третья премия 2), использование языка современной архитектуры (третья премия 1), постмодернистский прием коллажного сочетания мотивов архитектуры XX в. и решеток, напоминающих рисунок фахверка (поощрительная премия), наконец — современные архитектурные приемы, но откликающиеся на некоторые мотивы старого города (первая премия).
В победившем проекте усеченные щипцы и эркеры первого этажа повторяют ритм старой архитектуры, но повторяют не механически и потому здание не распадается на отдельные блоки. Объединение двух ритмических звеньев во втором этаже и откликающийся на этот укрупненный ритм пропуск одного звена в щипцах сращивают весь объем в целое. Оконные проемы где по высоте, а где по ширине соразмерны габаритам старых окон, но в целом образуют современный рисунок. Фасад при фронтальном рассмотрении все-таки крупноват по сравнению со старыми зданиями, но в натуре он будет восприниматься фрагментарно или в сокращениях, и это должно смягчить разномасштабность.
Следует признать, что жюри в своем решении руководствовалось не только стремлением органично вписать постройку в окружение. Так, в проекте, получившем третью премию, историзованные под классицизм фасады были признаны в принципе неприемлемыми, в отношении проекта, отмеченного поощрительной премией, указано, что нет образа музея из-за увлечения структурными элементами и деталями, желательна большая ясность и единство. Представляется, что такую позицию жюри можно оспаривать. Прекрасная в целом сохранность, сильная образность архитектурного мира улицы Шиллера ставит в качестве важнейшей задачу вписаться в него, а не внести в него что-то новое.
Здесь можно было бы допустить и стилизацию, здесь не страшно, если музей будет выглядеть как жилое здание, приспособленное под экспозицию. Это только повысило бы цельность образа улицы. (Сходную политру решений продемонстрировал международный семинар по застройке исторического центра Веймара 1983 г.).
Заметим, что решение, близкое по характеру к победившему в Веймаре, было предложено в Дюнкерке (Франция) для Дома профсоюзов. Расчлененная структура с господствующим мотивом эркерных выступов хорошо вписывается в окружение. Окружение, правда, менее уникальное, чем в Веймаре, и потому оправдывает более смелые предложения.
В случаях, когда старая городская среда сохранилась в каких-то своих существенных компонентах, определяющих главенство мира традиционных средовых образов, или же когда этот мир образов по каким-то причинам необходимо воссоздать — чаще всего необходимо сочетание работ по реставрации, воссозданию и новому строительству. На уже упоминавшейся улице в Гере помимо разбиравшихся нами четырех новых домов стоят два отреставрированных и два воссозданных заново.
При регенерации старой части Тбилиси была поставлена задача максимально сохранить и выявить историко-художественные ценности наследия. Первостепенное внимание уделялось старым жилым домам, формирующим основную ткань застройки района. Хотя дома в большинстве своем не старше середины прошлого века, их архитектура обладает национальным своеобразием. В ней и характерные для Грузии декоративные мотивы, и порожденные традициями быта особенности пространственной организации, и черты, обусловленные сложным рельефом места.
В сочетании с древними храмами и остатками крепостных стен эти дома формируют специфически грузинские, и даже специфически тбилисские, черты архитектурной среды. Регенерация жилой застройки по методам приближалась к реставрации. Утраченные черты декора (деревянная резьба балконов и т. п.) в широких масштабах воссоздавались по аналогам, так что это привело к некоторой, вызывавшей нарекания унифицированности гладкости форм.
В основу этих поисков всегда закладывался принцип, что предметом наследования должны быть внутренние, существенные черты архитектуры, созвучные нашей современности. При этом современность должна говорить своим языком. Отсюда часто очень настороженное отношение к буквальным заимствованиям из прошлого0.
Если же подобные заимствования признаются возможными, то внимательно рассматривается вопрос о способах заимствования. В том, что отдельные формы народной архитектуры используются в современном творчестве, по нашему мнению, нет ничего предосудительного. Вопрос только в том, какая им предназначена роль и на каком художественном уровне они используются. Когда старая форма или элемент используется как составная часть современной композиции — они волей-неволей становятся украшением.
Элемент теряет свой традиционный знаковый смысл, самобытность невредно приобретает нечто противоположное (сентиментальную сладость, ярмарочную дешевизну и т. п.). Чтобы избежать этого, старые формы, по-видимому, в новом композиционном строе должны сохранять определенную самостоятельность, даже изолированность. Они могут участвовать в современной композиции только как самостоятельные знаки или символы, как своеобразные экспонаты.
Конечно, приведенные мысли не претендуют стать безусловными правилами.
Закавказье характерные мотивы наследия используются иногда в их традиционной функции, так, как это возможно при не прерывавшейся линии развития архитектурного языка. Особенно это ярко проявлялось в творчестве Исраеляна. Авторы цитаты сами высказывают сомнение в возможности создания общей для всех универсальной теории использования наследия в современной архитектуре. Сейчас важно подчеркнуть лишь господствующую в теории серьезность отношения к наследию, признание его ценности, которую можно использовать, но с которой нельзя обращаться вольно и легкомысленно.
