Истинная проблема «Уолдорф-Астории» в том, что это не небоскреб. Чем больше успех отеля увеличивает ценность всего квартала, тем более необходимым становится возведение окончательной архитектурной структуры, которая, с одной стороны, должна быть воплощением идеи «Уолдорфа» (как ее сформулировал Уильям Уолдорф Астор), то есть колоссальным «домом» с атмосферой старинного частного особняка, а с другой — небоскребом, приносящим всю ту прибыль, которую допускает Закон о зонировании.
На рекламных рисунках за квартал теперь сражаются два совершенно фантасмагорических претендента: истинный небоскреб, стремящийся, практически независимо от воли его создателей, к максимальному освоению модели 1916 года, и очередная реинкарнация «Уолдорфа».
Так, один рисунок изображает кульминационный момент в долгой истории застройки участка: от дикой природы — к ферме Томпсона, особнякам Асторов, отелю «Уолдорф-Астория» и, наконец, к небоскребу Эмпайр-стейт-билдинг. Рисунок намекает, что теперь главной моделью для манхэттенского урбанизма является своего рода архитектурный каннибализм: пожирая своих предшественников, новое здание вбирает в себя все их основные достоинства и сам дух прежних построек и так, на свой лад, сохраняет память о них. Другой рисунок пророчит: дух «Уолдорфа» очередной раз переживет гибель своей физической оболочки и триумфально воскреснет на новом месте, в другом квартале решетки. Эмпайр-стейт-билдинг есть последняя манифестация манхэттенизма как еще несформулированного учения — это триумф подсознания Манхэттена. А вот новый «Уолдорф» — как раз его первое абсолютно сознательное произведение.
В любой другой культуре снос прежней «Уолдорф-Астории» сочли бы актом варварского разрушения, однако в соответствии с идеологией манхэттенизма разрушение есть двойное освобождение: с одной стороны, участок теперь расчищен для дальнейшей эволюции, а с другой — идея «Уолдорфа» высвобождается, чтобы стать основой другого проекта — продукта ясно сформулированной культуры перегрузки.
