Священная книга и архитектура Храма всегда оставались в центре внимания любой религии и во все времена. Однако не всех занимает аналитическая сторона взаимоотношений между архитектурой Храма и Книгой. В современности эти отношения могут модифицироваться, однако концептуально оставаться столь же насыщенными, как и прежде. В данном случае нас интересует отношение Книги к Храму и Храма к Книге.
Представления о внутриположенности священной книги по отношению к Храму широко распространены во многих древних традициях и даже в европейских философемах (ср. с Magnus Opus Лейбница). У средневековой архитектуры исламского мира было разработано свое отношение к внутренней связи Книги и Храма.
К сказанному мы можем добавить еще одно. Уже в ранних куфических рукописях Корана VIII—IX вв. можно видеть уверенное и настойчивое внедрение архитектурных элементов: колонн и арок. Унваны большинства более поздних рукописей Корана в Средневековье украшались изображением куполов мечетей, что может быть расценено как внедрение архитектурного образа мечети в толщу рукописи Корана.
Рукопись включает в себя архитектурный образ как целое, вне зависимости от той или иной постройки. Когда же Книга находится внутри Храма, мы понимаем, что внутренний образ Храма, находящийся в Книге, разносится по ней и вокруг нее, подобно свету, прорывающему оболочку. Эмпирическая архитектура Храма — это разнесенный образ Храма-Книги.
В свою очередь, в средневековой архитектуре это отношение было манифестировано в вынесении священных слов на поверхность архитектурной плоскости. Если рукопись, книга скрывала этот образ, удерживала его в своих недрах, то реальная архитектура, напротив, выносила священные слова наружу. Начертание слов словно пеленой покрывало сооружение снаружи и изнутри.
Иранский средневековый архитектурный мир — это мир раскрытой Книги, ее образ преследует человека, неотвязно сопровождая его внутри и вне храмов и даже в быту. Однако не бывало такого, чтобы образ Книги обретал скульптурность внутри мечети. Однажды это произошло.
