Воображаемый мир был необходим римлянам как помощник в актуальной действительности. Рядом, за плоскостью стен, в декоре и фресках, обитали и оберегали живых их покровители — семейные боги и почившие предки. Наверное, не случайно, что в этом воображаемом мире на прекрасных площадях стоят именно толосы — круглые постройки.
Это традиционная форма античных гробниц. Хотя и храмы богинь — Венеры, отвечавшей за любовь, и Весты, покровительницы домашних очагов, — часто имели ту же форму. Так между крайними точками, от рождения и до смерти, граждане Рима жили под охраной иномирных существ, обитающих здесь же, в изображенных постройках. Двумя тысячелетиями позже этот принцип, осознанно или нет, был применен в архитектуре, сейчас называемой «сталинской». Если внимательно посмотреть на парадные фасады советских послевоенных зданий, можно увидеть не просто колонны и капители, а множество античных портиков, субструкций (поддерживающих конструкций под частями основной композиции) и галерей, несколькими ярусами поднимающихся к ждущим победных салютов небесам. Немного воображения, и среди изобилующих каменными плодами и орудиями доблестного труда деталей станут видны счастливые обитатели — жители коммунистической Аркадии будущего, с гордыми взглядами, волевыми подбородками и грудью, смело подставленной ветрам истории.
Впрочем, у римлян была еще одна причина украшать свои монументальные сооружения воображаемыми конструкциями. В отличие от Александра Македонского, римские полководцы не смогли расширить границы вплоть до Афганистана и Индии. Они замкнули кольцо империи вокруг Средиземного моря, колонизовали большую часть Европы, но в Центральную Азию не пошли. Возможно, романтика пленительных восточных земель, прекрасных городов, оставшихся восточнее Пальмиры и так и не покоренных, заставила их зодчих грезить о сказочных ансамблях, изящных колоннадах и элегантных ротондах, посвященных прекрасным богиням.
Наверное, подлинное величие эпохи, как и настоящее значение правителя, во многом определяются количеством оставленных после себя шедевров, в первую очередь архитектурных. В этом смысле Риму вполне повезло. Лучшие императоры, насколько могли, поддерживали мир, обороняли границы и строили, строили, строили…
Разумеется, центром столицы дело не ограничивалось. Великолепный Адриан, правивший в 117-138 гг., застроил выдающимися сооружениями практически всю империю. В Афинах завершил храм Зевса и возвел множество других построек, Иерусалим отстроил заново и назвал его Элия Капитолина (то есть имени себя; одно из его имен — Элий), восстановил Пальмиру (на территории современной Сирии) и, конечно же, переименовал в Адрианополь. Все это защитил протяженными фортификационными сооружениями — валом Адриана, например, разделившим Англию от моря и до моря.
С поздней римской архитектурой, появившейся в основном на окраинных землях и как будто приправленной пряным вкусом Востока, прихотливой, безразличной к порядку и тектонической логике, с искривленными антаблементами и изобильно насыщенной декоративными элементами, связана очередная искусствоведческая теория о саморазвитии формы внутри стиля. Правда, на этот раз из нее выпал период «весны», или «детства», то есть архаики. Можно было бы, конечно, использовать в этом качестве относительно примитивные постройки этрусков, но все-таки это был народ, противостоявший римлянам и побежденный ими. А так в распоряжении историков искусства осталось только две стадии: римский «классицизм» столичных построек и «барокко» восточных провинций.
Основываясь на весьма общих рассуждениях, уже Якоб Буркгардт и Дегио пришли к допущению периодичности эволюции форм в истории архитектуры, — к допущению, что всякий западный стиль имеет как свою классическую эпоху, так и свой барокко.
