Один из 2028 прямоугольных кварталов, размеченных планом комиссии в 1811 году, лежит к западу от Центральной (Пятой) авеню, между 33-й и 34-й улицами.
История изменений, происшедших на этом участке меньше чем за 150 лет (от уголка нетронутой природы до стартовой площадки двух самых узнаваемых манхэттенских небоскребов — Эмпайр-стейт-билдинг и отеля «Уолдорф-Астория»), хорошо иллюстрирует все фазы развития здешнего урбанизма и описывает все стратегии, теоремы, парадигмы и амбиции, которые обеспечили стремительный прогресс манхэт- тенизма. Разные исторические слои (целая невидимая глазу археология) и по сей день существуют в этом квартале — бесплотные, но от того не менее реальные.
В 1799 году Джон Томпсон покупает (за 2500 долларов) 20 акров земли — «плодородной, частично поросшей лесом и отлично пригодной к выращиванию различных сельскохозяйственных культур» — под посевы. Он строит «новый удобный дом, сарай и несколько хозяйственных построек»28. В 1827 году, пройдя через руки еще двух хозяев, участок становится — за 25 ооо долларов — собственностью Уильяма Б. Астора.
Миф об Асторах свеж и ярок. «Начав с самого малого, Джон Джейкоб Астор (отец Уильяма Б.) поднялся сам и вознес свою семью на вершины богатства, влияния, власти и социального положения…»
Этот миф сплетается с историей квартала, когда Уильям Б. строит на новом участке первый особняк Асторов. Всего в пять этажей высотой, этот дом становится памятником восхождению по социальной лестнице, «печатью вечного престижа на знаменитом теперь участке земли». Благодаря его ауре этот уголок города становится одной из главных достопримечательностей Нью-Йорка. «Многие новоприбывшие иммигранты видели в особняке Асторов обещание награды за труд, энергию и целеустремленность, которую Америка может однажды вручить и им»29.
Уильям Б. Астор умирает.
Квартал оказывается разделен между разными ветвями его семьи, члены которых ссорятся, общаются все меньше и наконец прерывают всякие отношения. Однако участок по- прежнему находится в их совместном владении.
В 1880-е годы на углу, выходящем на 33-ю улицу, высится исторический особняк Асторов, где теперь живет его правнук Уильям Уолдорф Астор; другой угол по Пятой авеню занимает почти такой же дом его кузена Джейкоба Астора. Разделенные окруженным стеной садом, братья не разговаривают друг с другом. Дух места оказывается расщеплен надвое. Ближе к 1890-м годам Уильям Уолдорф Астор решает переехать в Англию; его половине участка уготована новая жизнь.
В течение всего XIX века особая аура асторовских особняков притягивает множество похожих частных домов. Квартал оказывается в сердце самого престижного района Манхэттена, а знаменитая бальная зала Асторов становится центром нью-йоркского высшего общества.
Однако Астор и его советники чувствуют, «что в самых разных слоях населения назревают небывалые перемены; что и на Западе, и на Востоке богачи появляются как грибы после дождя; что город вот-вот подчинится более стремительному темпу жизни; …что 1890-е годы открывают совершенно новую эпоху».
Астор решает одним махом использовать и прежний престиж, и наступление нового времени: дом должен уступить место отелю, но отель этот, согласно распоряжению Астора, останется «домом… имеющим как можно меньше типичных гостиничных черт (насколько это в человеческих силах)» и сохранит ауру старого особняка.
Астор считает, что разрушение здания вовсе не мешает сохранению его духа, — так «Уолдорф» вводит в архитектуру понятие реинкарнации.
Найдя управляющего для «дома» нового типа — Джорджа Болдта, «человека, который, глядя на чертеж будущего отеля, уже видит, как публика ломится в двери», — Астор наконец уезжает в Англию. Все его дальнейшие предложения по обустройству отеля приходят по телеграфу — проектирование с помощью азбуки Морзе.
Едва закончив строительство тринадцатиэтажного «Уолдорфа», Болдт переносит внимание на другую половину участка. Он понимает, что полностью реализовать потенциал и района, и участка можно, только воссоединив обе половинки.
После многолетних обсуждений он все-таки уговаривает Джейкоба Астора продать свой особняк. Теперь можно строить «Асторию» — подзадержавшегося близнеца «Уолдорфа». (Втайне готовясь к этому, Болдт заранее учел уклон Пятой авеню, так что «вестибюль „Уолдорфа“ оказался практически вровень с мостовой 34-й улицы… Это означает, что первые этажи объединенных отелей будут находиться на одном уровне».)
В 1896 году, три года спустя после открытия «Уолдорфа» шестнадцатиэтажная «Астория» завершена. Главная достопримечательность первого этажа — Павлинья галерея, внутренний пассаж, тянущийся на сто метров параллельно 34-й улице, от внутриквартального проезда до Зала роз на Пятой авеню.
На первом этаже отели через проемы в капитальной стене между двумя зданиями связаны общими помещениями: это двухуровневый Зал пальм, боковое ответвление Павлиньей галереи, многочисленные кухни. На третьем и четвертом этажах располагаются Бальная зала (демократично увеличенная в размерах зала из старого особняка Асторов) и галерея Астора — «почти точная копия исторической бальной залы отеля «Субиз» в Париже». Судя по этим трансплантациям — буквальным или только номинальным, — «Уолдорф-Асторию» задумывали как дом с привидениями, где толпятся призраки его предшественников.
Построить гостиницу, зачарованную и собственным прошлым, и прошлым других зданий, — вот манхэттенистская стратегия по производству подменной истории, ложной «старины» и притворной респектабельности. На Манхэттене все новое и революционное всегда выдается за что-то хорошо знакомое.
Как и планировал Уильям Уолдорф Астор, «само появление [объединенных отелей] стало началом периода радикальных перемен в городской культуре Америки». Несмотря на свою успокаивающе знакомую образную систему, новаторская программа делает отель участником кампании за изменение уклада общественной жизни нового метрополиса. «Уолдорф- Астория» предлагает целый спектр услуг, которые так решительно вторгаются на традиционную территорию отдельных домашних хозяйств, что ставят под сомнение сам смысл их существования.
Тем, у кого в квартирах не хватает места, «Уолдорф-Астория» предоставляет современную обстановку для развлечения и общения, а тем, кто обременен собственными особняками, — высококлассное обслуживание, которое освобождает их от ненужных забот, связанных с управлением маленьким дворцом.
День за днем «Уолдорф» выманивает светское общество из его укромных уголков туда, где, по сути, зарождается колоссальный общедоступный салон для демонстрации и воспитания новых городских нравов (к примеру, одинокие, но совершенно добропорядочные женщины здесь могут прилюдно закурить).
Буквально за несколько лет превратившись в «популярнейшее место для концертов, танцев, обедов и театральных представлений», «Уолдорф-Астория» вполне может претендовать на статус манхэттенского центра социального притяжения, «полуобщественной институции, поставляющей состоятельным обитателям метрополиса все роскошества городской жизни».
Квартал преуспевает: в 1920-е годы «Уолдорф-Астория» считается «неофициальным дворцом Нью-Йорка».
Две параллельно развивающиеся тенденции возвещают, однако, скорую смерть отеля, или по крайней мере конец его физического существования.
«Уолдорф» положил начало парадоксальной традиции последнего слова (в области комфорта, технологий, дизайна, развлечений, стиля жизни и т.д.), которая для самосохранения вынуждена постоянно разрушать самое себя, вечно сбрасывая свои прежние обличья. Любое архитектурное сооружение, привязывающее ее к конкретному месту в городе, рано или поздно превращается в груду устаревшего технического оборудования и прочей аппаратуры по созданию «модной атмосферы», мешающую стремительному ходу перемен, которые, собственно, и есть raison d’etre этой традиции.
После едва 20 лет уверенного существования отели-близнецы вдруг объявляются «устаревшими», не соответствующими требованиям истинной современности — коммерческая интуиция и общественное мнение здесь едины.
В 1924 году Болдт и его партнер Люсиус Бумер предлагают постепенно «реконструировать „Уолдорф-Асторию“ и значительно ее осовременить». Над двориком Астора — щелью, что отделяет отель от других зданий квартала, — их архитекторы проектируют «сводчатую крышу из стекла и стали… которая создает один из самых великолепных пассажей Нью-Йорка». Бальную залу увеличивают в размерах ровно в два раза.
Последняя мера — косметическая «подтяжка» более старой части объединенного отеля: «Уолдорф» будет достроен до высоты «Астории». Однако каждое следующее предложение оказывается еще одним аргументом в пользу смертного приговора.
