Усматривая передовые аванпосты современной формы в промышленных и инженерных сооружениях, он считает их исходной точкой для формообразования среды современного быта. «Имея дело с прозаическими сторонами жизни, приближаясь к мастеру и конструктору, архитектор неизбежно должен заразиться от них их методом работы… Архитектор почувствует тогда себя не декоратором жизни, а ее организатором». Необходимые черты нового стиля должны определяться стандартизацией строительного производства и массовым машинным изготовлением элементов архитектуры [не]. Отметим, что в книге, предваряющей основное развертывание направления, Гинзбург настаивает на художественном содержании его программы (как и архитектуры в целом) и новом стиле как цели.
Система идей зрелого архитектурного конструктивизма получила завершение на страницах журнала «СА». А. Веснин и Гинзбург сближали ее с социальными идеями «Великой утопии» в истолковании того времени. Теоретические тексты, печатавшиеся начиная с первых номеров журнала, призывали к «функциональному методу творчества» [И7], которым должна осуществляться жизнестроительная направленность конструктивизма: «Конструктивизм… диктует «изобретение» новых типов архитектуры, новых организмов, которые бы не только кристаллизовали новые производственные и бытовые взаимоотношения, новый социалистический быт, но и всемерно способствовали бы этой кристаллизации, этой подвижке нового быта. Мы утверждаем, что в эпоху строительства социализма… задача архитектора — прежде всего «изобретение новых социальных конденсаторов жизни — новых типов архитектуры». В более поздней формулировке конструктивизм характеризовался как идея «жизнестроящего и жизнеорганизующего труда».
Внимание, преимущественно обращавшееся на анализ взаимоотношений конструктивно-технических и формально-эстетических средств, переместилось на взаимосвязь средств и целей архитектуры. Художественно-эстетические задачи стали как бы растворяться в единстве функционально-социальных задач вместе с утилитарно-практическими. Полемика и конкуренция с рационалистами поощряла возвращение к жесткому практицизму, ограничивающему формообразование использованием утилитарных и конструктивных возможностей вне «отвлеченных эстетических прибавок» и знаковых элементов.
Растущая популярность конструктивизма стала порождать поверхностные имитации его внешних признаков вне сущности функционального метода — «конструктивный стиль». И Гинзбург отрекается от принимавшейся им ранее роли категории стиля, подчеркивая, что конструктивизм — не «стиль», но метод деятельности (хотя в исторической перспективе очевидна формально-стилистическая определенность результатов и самого ортодоксального применения метода). Впрочем, в середине 1920-х гг. категория стиля, связывавшая при любых вариантах истолкования различные искусства и виды художественной деятельности, в применении к советской культуре стала неудобной. В архитектуре продолжалось развитие и укрепление позиций авангарда, в то время как в изобразительном искусстве «левые» направления, терявшие как свою публику, так и поддержку официальной идеологии и государственных органов, угасли. Беспредметное искусство стало объектом резкой критики, оно все труднее пробивалось на выставки, теснимое традиционным фигуративным искусством и особенно основанной в 1922 г. агрессивной Ассоциацией художников революции (АХР), которая выступала под лозунгами «художественного документализма» и «героического реализма». Советский архитектурный авангард вырос на опытах «левого» искусства, которое создавало новый стиль, ломая рамки станковизма и выходя в предметный мир. Теперь авангардная архитектура оказалась без такой поддержки; более того, развитие живописи и скульптуры в направлении реализма исключало формы органичного взаимодействия.
Советский конструктивизм, прокламировавший поиск «социальных конденсаторов новой жизни», оказался в культурном одиночестве и, в поиске единомышленников, развивающих жизнестроительную утопию, стремился активизировать и расширить контакты с «международным фронтом новой архитектуры», где «молодые здоровые ростки… выковывают новый интернациональный язык архитектуры». Предполагалось, что социал-демократический вариант архитектурной утопии создает «социальные конденсаторы» как предвестье построения социализма и за пределами «отдельно взятой страны». Такая вроде бы естественная линия поведения оказалась, однако, не совпадающей с изменениями генеральной линии, которой следовала «Великая утопия», и стала поводом для политических ортодоксов обвинять конструктивистов в попытках внести в строительство пролетарской культуры инфекцию чуждой идеологии.
