Расселение должно формироваться по тому принципу «открытого плана», который Райт использовал для своих построек. Непрерывность течения пространства, отражающая уважение общества к природе, будет выражать и его эгалитаристскую сущность. При этом человек будет наращивать и изменять свой дом по мере изменения потребностей и возможностей. Архитектурные объекты будут расти как деревья. Даже образование должно было получить децентрализованный характер. Места приложения труда должны быть невелики и рассеяны по территории, причем жилища будут отделены от них расстоянием, которое удобно преодолевать на автомобиле. Современные способы передачи энергии, казалось Райту, снимают необходимость в концентрации производств. Регулирование производства при этом мыслится как процесс экономический, осуществляемый с помощью банковских структур. Торговля в таком обществе виделась Райту как соединение малых взаимодействий — на малых придорожных рынках и периодических праздничных ярмарках, где конкуренция в столкновениях «лицом к лицу» потеряет деструктивный характер. При этом не создавалось единых центров общественной жизни — кроме центров досуга.
В проекте Бродэйкр-сити архитектурная утопия перерастала в социальную, проект «органического общества», воплощение образов пейзажистов-романтиков в социальном устройстве, основанном на соотнесении индивидуализма с идеей пространственного порядка. Управление небольшими территориальными общинами (county) было единственной административной инстанцией. Национальное правительство должно было заниматься регулированием естественных ресурсов и отношений между общинами вне политических процессов. Самые влиятельные люди в Бродэйкр-сити — архитекторы общин. Они должны были обладать властью проводить в жизнь свои замыслы гармонизации среды. Вся организация физических структур должна была стать предметом их ответственности. Причем главнейшим ее элементом предполагалась система дорог и организация землеустройства. Архитектор наделялся властью запретить все, что нарушало бы гармонию целого. Райт, впрочем, не задумывался над тем, как этот архитектор-властитель должен назначаться или избираться, какие институции представлять. Он ограничился констатацией, что община нуждается в лидерстве — властном и духовно-культурном. Способность же постичь и овеществить «природу людей» делает архитектора и художника естественными лидерами, постигающими целое и способными материализовать коллективные мечты.
Райт полагал, что его Бродэйкр-сити нельзя осуществить однажды и навсегда. Он мог бы возникнуть только как результат преобразования по его принципам целой нации. На ее территории он был бы повсюду и нигде.
Утопия Райта — странное сочетание идей, накопленных
XIX столетием, и представлений «машинного века», порожденных
XX в., чем отражалась уникальная индивидуальность гениального
американца, сумевшего соединить в себе как бы разные временные слои культуры). Многое в этой утопии — порождение сугубо американского менталитета. И не только джефферсонианской мечты, но и реальных процессов субурбанизации, развернувшихся в США вместе с бурным развитием автомобилизации страны. Идиллическая редакция анархического индивидуализма не могла бы возникнуть в наэлектризованной атмосфере предвоенной Европы с ее возраставшим напряжением политических противостояний, тоталитарными режимами, ставшими реальностью, и авторитарными тенденциями, укреплявшимися повсюду. Впрочем, и в Америке такая антитеза рузвельтовс- кой политике была шокирующей.
Но как интеллектуальный противовес тенденциям, преобладавшим в архитектурных утопиях «машинного века», образ Бродэйкр- сити стал заметным явлением в системе идей межвоенного периода, определив одну из экстремальных составляющих их диапазона. Заметим, что широте последнего во время появления райтовской утопии уже противостоял достаточно определившийся массив утопических представлений тоталитарных обществ, антииндивидуалистических, нейтралистских, тяготеющих к монументальным образам. При всей непримиримости между государственными системами и идеологиями таких обществ в утопической мысли, которую они порождали, возникали черты неожиданной общности в системах метафор, претворявшихся в архитектуре.
Обратимся, однако, к архитектурным утопиям российского авангарда. Их необходимо рассмотреть особо потому, что здесь специализированные утопии архитекторов служили социальной утопии, направлявшей реальное преобразование общества.
