Принципиальной основой архитектурной деятельности должны были стать законодательные положения декретов «О социализации земли» (от 19 февраля 1918) и «Об отмене права частной собственности на недвижимость в городах» (от 20 августа 1918). В них виделась реальная перспектива развития города как единой системы, снимающей извечное противоречие между целостностью города как социального организма и дроблением его территории на частные владения.
В соответствии с ними началась муниципализация жилищ, изменявшая социальную структуру городского расселения в направлении, отвечавшем уравнительному принципу утопии. Средством — по принципу «отобрать и разделить» — стала реквизиция жилищ, величина которых превышала «разумные потребности» (понятие, по форме соответствовавшее германскому Ех151еп2питпшт, но устанавливавшееся не на основе научных изысканий, а в соответствии с «революционной справедливостью»). В крупные буржуазные жилища вселялись по нескольку семей из рабочих казарм, бараков и подвалов. Только в Москве к 1924 г. таким образом были переселены около 500 тыс. человек, в Петрограде — 300 тыс.
В этой форме самореализации утопии с помощью механизмов диктатуры пролетариата стихийно складывались новые формы общежития. В бывших доходных домах группами рабочего населения создавались бытовые коммуны с общественными кухнями и столовыми, прачечными, детскими садами и «красными уголками» — первичными ячейками пропагандистской деятельности. Такая форма коллективного быта распространилась довольно широко. Только в Москве к концу 1921 г. было 865 бытовых коммун, в Харькове в 1922 г. — 242 коммуны. Создание их, однако, затруднялось из-за противоречия между потребностью в пространствах, удобных для организации коллективных бытовых процессов, и структурой доходных домов — механической суммы квартирных ячеек. Следствием стали «коммунальные квартиры» — обособленные жилища, заселенные несколькими семьями.
Осмысливая процесс, социологи проецировали идеи «военного коммунизма» на социалистические утопии XIX в. П. Керженцев в 1921 г. призывал строить «дома, которые соответствовали бы новым социальным отношениям, без индивидуальных кухонь, без прежней замкнутости, дома с общими залами и гостиными, с домовыми клубами, с общими кухнями и прачечными. Дома, которые помогали бы товарищескому сближению всех в них живущих». Семья в ее сложившейся форме признавалась «ненужной и даже вредной», детей предлагалось как можно раньше передавать из ее «удручающей обстановки» в «здоровую» атмосферу школы.
На строительство и проектирование таких домов в годы Гражданской войны не было средств. Самая ранняя профессиональная реакция архитекторов на проблему исходила от Живскульптарха (Комиссии живописно-скульптурно-архитектурного синтеза), созданного в 1919 г. при ИЗО Наркомпроса в связи с задачами развертывания плана монументальной пропаганды. Отсюда — заинтересованность прежде всего знаково-символическим потенциалом новых социальных организмов в открывающихся новых возможностях создания выразительной формы. Участие в комиссии ярких мастеров авангардного искусства — А.М. Родченко (1891—1956), А.В. Шевченко (1882—1948), скульптора Б.Д. Королева (1885—1963) закрепляло антитрадицион- ный характер экспериментов.
В комиссии прорабатывались эскизы зданий новых типов, в которых социальный радикализм соединялся с экспрессивной романтичностью. За эскизами «храма общения народа» (1919), экстатический романтизм которых как бы непосредственно исходил из типа здания, последовали разработки «коммунального дома», продолжавшие такое направление символического формотворчества (причем возможность использования зданий-символов для конкретных социальных программ оставалась не вполне очевидной). Дерзкая динамичность круто взлетающей спирали на эскизе Н.А. Ладовского (1881 — 1941), набранной из непрямоугольных элементов и охватывающей внутренний дворик, напоминает напряженной образностью фантазий Финстерлина и декорации экспрессионистских фильмов (при том, что контакты с Германией в 1920 г. маловероятны). В компактные тяжеловесные очертания, столь же далекие от ортогональной упорядоченности, складываются, замыкая громадную внутреннюю пустоту, элементарные объемы коммунального дома В.Ф. Кринского (1890—1971). Г.М. Мапу (1889—1949) придавал сложным атектоничным нагромождениям вертикальность неких иррационалистических небоскребов. В этих эскизах на абстрагированную новизну типа проецировалась смятенность трагического времени.
По завершении гражданской войны был проведен ряд конкурсов на проект коммунального жилища. Их участники уже стремились осмыслить функциональную структуру нового типа. Как правило, они были более осторожны, чем социологи, не покушаясь на существование семьи и отлучение детей от родителей. Предлагались уже не всплески неопределенных эмоций, но конкретные схемы, среди которых поначалу преобладали созданные средствами традиционной организации формы. Таково представленное на конкурс проектов коллективного жилища для пригородов Петрограда предложение архитекторов Д.П. Бурышкина (1890—1959) и Л.М. Тверского (1889—1967), учеников И.А. Фомина, представленное под девизом «Фаланстер» (1921). Здесь полукруглые крылья с жилищами с двух сторон примыкают к общественному блоку с внутренним двориком. Прием откровенно классичен.
На тот же конкурс С.С. Серафимов (1878—1939) представил вариант с асимметричным сочетанием трех жилых корпусов с односторонне застроенным коридором, расходящихся от объема с общественными помещениями; форма его исходит от прообразов «неорусского стиля». Но уже на этом этапе появились работы, основанные на формальных концепциях художественного авангарда, предваряющие тему «дома-коммуны» как одного из эпицентров прогрессистской утопии второй половины двадцатых.
Таково предложение К.С. Мельникова (1890—1974), выполненное для конкурса на проект показательных домов для рабочих в Москве (1922). На компактном участке соединена группа протяженных корпусов с семейными жилищами, радиально расходящихся от группы жилищ для малосемейных, связанных изогнутой в плане галереей на уровне второго этажа с блоком общественного обслуживания. Пилообразная блокировка ячеек обеспечивала не только обособленные входы в них, но и сильную пластику, ритмически организующую объем. Квартал организован по принципу свободного плана, разрабатывавшегося голландскими неопластицистами. В его системе предвосхищен принцип «строчной» застройки, свободный от механистичности его более поздних германских вариаций. Лаконичные формы построек близки к духу «новой вещественности», к работам Э. Мая, несколько опережая их хронологически (это, кстати, первый самостоятельный проект гениального русского архитектора). Прогрессистская утопия «машинного века», варианты которой независимо друг от друга складывались и в России и в Германии, оказались отмечены неким генетическим родством формального языка (как, впрочем, и проявления экспрессионистской романтики).
