В XX в — отмечал американский историк градостроительства Р. Фишман. Вряд ли, впрочем, Ле Корбюзье интересовался этим классиком утопического социализма и знал его труды. Он пришел к аналогиям с его идеями, так же как и Сен-Симон, следуя за платоновским архетипом утопии, с его приоритетом общественного порядка перед правами и благом личности. И также в его утопии обрисовались черты тоталитарного государства, о политическом характере и идеологии которого он не задумывался. Ортодоксы тоталитарных режимов, реально складывавшихся в Европе 1920—1930-х, не признавали Ле Корбюзье своим и, отделяя от себя, называли коммунистом или фашистом — в зависимости от того, с какой стороны исходила характеристика.
Ле Корбюзье подчеркивал, что задумал «Современный город» не как упражнение в научной фантастике, но как решение проблем современности, «акт в пользу настоящего». Причем эти проблемы виделись ему через конкретную ситуацию Парижа — города, который был для него символом цивилизации, подошедшей к опасному рубежу. Но сам проект получил форму отвлеченного упражнения, в котором градостроительная идея развернута буквально на поверхности чистого листа, вне каких-либо факторов, снимающих чистоту демонстрации теоретических принципов. На генплане «Современного города» нет ни признаков естественного рельефа, ни следов человеческой деятельности, к которым было бы необходимо приспособить схему. Живописные линии английского парка врисованы в членения регулярной модульной сетки. Форма города, не зависящая от внешних влияний, обладает идеальной регулярностью и симметрией. Ле Корбюзье свободно создавал свои градостроительные правила и не задумывался о каких-либо исключениях. Такая чистота эксперимента осуществима лишь при воображаемом отвлечении от любых конкретных условий.
Разработав в эксперименте с «Современным городом» отвлеченную систему правил, модуль развития, Ле Корбюзье попытался спроецировать ее на сложный организм Парижа. Он не верил в возможность осуществить преобразование живого городского организма по фрагментам, методом коллажа, который использовали градостроители Ренессанса, воздействуя на средневековый город. Бескомпромиссность утопии требовала системного осуществления идеи, а следовательно — достаточно обширного пространства, приведенного к состоянию «чистого листа». В проекте «План Вуазен» Ле Корбюзье предложил полностью снести переуплотненный деловой район площадью в 2,5 кв. км на правом берегу Сены севернее острова Сите, соорудив на его месте 18 небоскребов — крестообразных башен офисов, окруженных садами и корпусами элитных жилищ. Небоскребы предназначались для штаб-квартир крупных межнациональных корпораций, избравших Париж местом для своей администрации. Перекрестие супермагистралей привязывало новый центр к системе города; одну из них Ле Корбюзье предлагал проложить параллельно Елисейским Полям, на несколько сотен метров севернее. Регулярно организованный «куст» крестообразных в плане объемов со стеклянными стенами («чистых кристаллов стекла», по выражению Ле Корбюзье) должен был стать новым сердцем города и символом нового порядка, опирающегося на просвещенных технократов.
Плотную городскую ткань старых парижских кварталов с сетью узких улочек и обрамляющими их постройками предлагалось полностью уничтожить. Повышение этажности, по расчетам Ле Корбюзье, должно было не только компенсировать разреженность новой системы, но и увеличить в несколько раз общую полезную площадь. Движение транспорта обеспечивалось бы супермагистралями, а для пешеходов предусматривались поднятые над землей моллы, полностью отделенные от автомобилей — «улицы покоя». Верхние променады над вершинами деревьев, казалось Ле Корбюзье, должны стать особенно привлекательными, подобием «садов Семирамиды», над которыми поднимаются чистые призмы небоскребов.
«План Вуазен» — как и любая утопия — предполагал целостное совершенство, для осуществления которого необходимо устранить любые препятствия, — идеал не допускает компромиссов. Ле Корбюзье, впрочем, заявлял, что такое вторжение как раз и отвечает вековой парижской традиции — готика создавалась на местах, ранее занятых романскими зданиями, Людовик XIV без колебаний приказал расчистить место под Вандомскую площадь и комплекс Дворца инвалидов, Наполеон проложил улицу Риволи. Главным героем для Ле Корбюзье был барон Османн, наложивший во второй половине XIX в. на средневековую городскую ткань Парижа систему бульваров и авеню. Свой план Ле Корбюзье ставил в этот исторический ряд усилий, направленных на подчинение Парижа геометрическому порядку. Окончательным оправданием своей позиции Ле Корбюзье считал то, что в парках, окружающих небоскребы, он допускал сохранение отдельных монументов прошлого — на «кокетливо поддерживаемых кладбищах», где «прошлое начинает занимать свое место».
