В реальном проектировании, направляемом государственными постановлениями, элементы системы обслуживания выносились из комплексного многофункционального организма дома в систему квартала. Утверждался принцип сочетания многоквартирных жилищ с автономными постройками для обобществленных функций обслуживания или пристройками общественного назначения к жилым корпусам.
Последней модели следовал, например, «дом-коллектив» в Иваново-Вознесенске, торцы шестиэтажных корпусов которого связаны с одноэтажными корпусами общественного назначения, имеющими стеклянные фасады (архитектор И.А. Голосов, 1929—1932). Более развитый вариант типа — знаменитый «Дом на набережной» в Москве между Берсеневской набережной и Водоотводным каналом (1928—1931, архитекторы Б.М. и Д.М. Иофаны), построенный для верхнего эшелона новой советской бюрократии. Массивные объемы его 11-этажных секционных корпусов более, чем на 500 квартир, плотно заполняют территорию. Они сгруппированы вокруг анфилады дворов, связанных проездными арками. Блоки общественного назначения пристроены к жилым, но не связаны с ними внутренними коммуникациями. Клуб с мощными пилонами (ныне Театр эстрады) образовал центр почти симметричного фронта комплекса, обращенного к Берсеневской набережной. Асимметричное завершение ряда угловатых объемов, обращенных к улице Серафимовича, образовано тяжеловесной крупномасштабной массой кинотеатра на 1 600 мест, перекрытого железобетонным куполом. Жесткость очертаний, подчеркнутая ритмом членений, аскетичная суровость стен, покрытых темно-серой штукатуркой, передают дух времени, на которое выпали «год великого перелома» и начало пятилеток, форсировавших индустриализацию страны. Завершение комплекса совпало хронологически с изменением программы построения нового общества: летом 1931 г. Сталин, утвердившийся в роли вождя, заявил о войне «уравниловке». Эгалитаризм оказался изъятым из числа идеалов «Великой утопии». И кажется, что нарастающая жесткость систем партийно-государственного управления получила отражение в элементах жесткой регулярности тяжеловесной композиции. Несмотря на асимметричность целого, в ней уже ощутим приближающийся поворот к классицистической традиции от непредсказуемости авангардных экспериментов.
Последнее, впрочем, связано с выражением особого статуса жилища. Тип жилья, основанный на признании семьи структурной ячейкой общества, который утвердился в начале 1930-х, в своих обычных характеристиках сохранял обезличенность, выражение уравнительного начала, архетипического для утопий. Его структура основывалась на единой для всех (за изъятием элиты) нормы распределения жилой площади — без учета каких-либо особых потребностей или уровня платежеспособности различных социальных групп.
Научная разработка социально-гигиенических характеристик и схем планировки квартир при этом исходила не от реалий их практического использования, а от предложений о должном, некой идеальной картины, в основе которых лежал принцип посемейного заселения. Но острый недостаток жилищ, обострявшийся из-за того, что рост населения в городах обгонял темпы роста их жилого фонда, заставлял заселять их фактически «по-комнатно», по комнате на семью. Собственная квартира для семьи оставалась (за пределами элитной части населения) принадлежностью «светлых далей» будущего, до наступления которого надлежало довольствоваться «жилплощадью» коммунальной квартиры, гибрида индивидуального и коллективного жилища, в котором суммировались недостатки того и другого.
