Казалось бы, в любых утопических моделях идею прогресса, порожденную веком Просвещения, было естественно связывать прежде всего с развитием техники, которая со времени промышленной революции стала наиболее динамичной составляющей культуры. Тем более что уже в XVII в. состоялся прецедент — Ф. Бэкон в утопии «Новая Атлантида» как бы примерял к гипотетическим возможностям техники, которые откроются вместе с овладением суммой знаний о природе, перспективы социального развития. Но до середины XIX в. утопическая мысль была всецело поглощена гуманитарными целями, подразумевая, что средства для их осуществления безусловно найдутся. В специальной области архитектуры эстетические утопии, основанные на вере в универсальность возможностей художественного творчества, преобладали и до конца столетия. Вместе с тем реальные возможности техники развивались с быстротой, которой не ожидали, обгонявшей их осознание и готовность общества использовать их для своего блага. Культуроформирующий потенциал техники накапливался. Его реализация в XX столетии стала бурной, порождающей противоречия и конфликты, что отразила и утопическая мысль в своем влиянии на архитектуру.
Но начнем с процессов, которые определили характер этого потенциала. Прежде всего они были связаны с впечатляющими техническими новациями XIX в. и самого начала XX*. При этом невиданная эффективность самих по себе новых устройств и объектов, поражавшая непосредственное восприятие, лишь пополняла гигантскую совокупность техномира, который стал складываться вокруг человека, изменяя характер производства, преобразуя природу и весь комплекс среды жизнедеятельности. Менялись рабочие навыки людей и их психология. Другими становились отношения между людьми в процессе производства, которое складывалось в крупные системы. Эффективность последних требовала четкого взаимодействия между добычей сырья, производством энергии, созданием продукции, ее складированием, транспортировкой и сбытом. Стали необходимы новые формы организации и управления, направляющие и согласующие деятельность больших масс людей и комплексов техники.
Именно этим определялся «великий исторический перелом в развитии техники. Техника как умение применять орудия труда существует с тех пор, как существуют люди… Однако эта техника оставалась в рамках того, что было сравнительно соразмерно человеку, доступно его обозрению… Все изменилось с конца XVIII века», — писал Карл Ясперс. Вместе со скачком, повлиявшим на всю техническую сторону человеческой жизни в целом, реализовалось техницистское, технократическое мировоззрение. Обращенное изначально на производство, оно с неизбежностью воспринимало программно рационалистический характер, исходящий от принципов эффективной организации труда. По мере развития промышленной революции от того, как организовано производство, стала все больше зависеть структура общества и жизнь людей во всех ее проявлениях. Соответственно и технизация с технократическим мировоззрением расширяла круг своего влияния — «от подчинения природы до подчинения всей жизни человека, до бюрократического управления всем — до подчинения политики, даже игр и развлечений… Человек уже не знает, что делать со своим досугом, если его свободное время не заполняется технически организованной деятельностью,…человек теряет традиции и начинает жить только настоящим». Начал формироваться слой людей, занятых в управлении техномиром. Сложность и разнообразие решаемых ими проблем порождали убеждение в универсальности используемых ими рациональных методов.
Рост промышленного производства вовлекал в его сферу новые массы людей. Происходило перераспределение трудовых ресурсов. Миграционные потоки устремлялись к городам — центрам промышленности. Процесс урбанизации с разрушительной быстротой изменял структуру ландшафтов и расселения в обширных регионах. Неуправляемое разрастание городов разрушало их структурную упорядоченность и экологическое равновесие их среды. Возникавшие проблемы и трудности могли казаться новым полем приложения технократических приемов организации, которые вырабатывались в системе крупных производств.
Концентрация человеческих масс в растущих городах породила потребность во множестве нетрадиционных типов зданий для их обслуживания. До начала промышленной революции типологическая структура зодчества относилась к его устойчиво консервативным ос
новам. XIX в. начал ее невиданное расширение. При этом многочисленность горожан определила напряженность работы зданий новых типов и интенсивность их наполнения (как, например, крытых рынков, универсальных магазинов, зданий ярмарок и выставок, железнодорожных вокзалов, крупных офисов, спортивных сооружений). Для них были нужны обширные внутренние пространства, требующие качественно новых конструктивных решений*. Возникла и необходимость в рациональной пространственной организации систем функциональных процессов, их расчленения и взаимодействия. Последняя также могла стать полем приложения опыта организации производства.
Техника вторглась и в частную жизнь, обеспечивая новый уровень комфортности жилищ — этот процесс стал особенно активным в 1860-е гг. Технизация быта не ограничивалась внедрением новых устройств — водопровода, канализации, центрального отопления, газовых плит, холодильников. Используя методы организации производства, американка Кетрин Бичер совершенствовала устройство кухни (1869). Она определила ее основные рабочие центры и их рациональное расположение, сводя к минимуму пространство и необходимые движения хозяйки. Тем самым была заложена основа методов рациональной организации компактного жилища. Разработанная американским инженером Ф.У. Тейлором на рубеже XIX и XX вв. система организации труда и управления производством, основанная на расчленении процесса на операции и их рациональной последовательности в пространстве и во времени, открывала возможность практического приложения технократических процедур к формированию архитектурных объектов.
Перспектива наиболее принципиальных изменений заключалась, однако, в прямом перенесении индустриальных методов на строительство. Машинное производство становилось эффективным, когда создавало крупными тиражами унифицированные стандартные элементы, из которых затем собирались объекты. Подобный принцип образования объекта — на основе повторения обезличенных и равноценных взаимозаменяемых элементов — был несовместим с классическими концепциями архитектурной композиции, основанными на органической целостности систем и иерархическом соподчинении их индивидуализированных частей. Но в городах «промышленного века» уже появлялись типы здании, структуре которых соответствовали именно повторность стандартных, модульных величин и равноценность несоподчиненных частей — доходные дома, образованные множеством независимых жилищ, офисы, гостиницы, формируемые из стандартных ячеек, многие типы производственных построек.
Только угроза сорвать первую Всемирную выставку 1851 г. в Лондоне из-за нехватки времени для строительства экспозиционного здания побудила устроителей принять казавшуюся парадоксальной идею садовника Пекстона — смонтировать «Хрустальный дворец» из крупных стандартных элементов, которые заготавливались на заводах. Антимонументальность прозрачного, сверкающего на солнце металлостеклянного здания увиделась Н.Г. Чернышевскому как образ города утопического будущего. Но главная новация — использование индустриальной техники и промышленного менеджмента для крупномасштабной стройки — не была осознана современниками. А между тем она открывала возможность решать проблемы, связанные с новым принципиально важным тогда явлением — формированием массового общества. Время осознания этих проблем — даже в плоскости утопической — еще не наступило.
