При сохранении своей формы, Кааба сначала была языческим центром, затем христианским храмом с соответствующими изображениями на стенах, только потом она попала в руки мусульман. Современная перелицовка ближнего и дальнего окружающего пространства Святой Земли мусульман на новый постмодернистский лад никак не отразилась на форме Каабы, но полностью изменила мечеть.
К этой работе правительством саудитов призваны лидеры постмодернистской архитектуры — Норман Фостер, Заха Хадид, Нельсон Аткинс, Рем Кулхаас… После их работы в западной прессе стали писать о том, что Мекка отныне вполне сопоставима с Лас-Вегасом.
Подобно тому как бригады мастеров из Византии разъезжали по главным исламским центрам (Дамаск, Иерусалим, Медина), ныне бригада западных архитекторов вновь приглашена для переделки храмовых центров мусульман. Что это означает?
Как и прежде, следует думать о нарождении единого метапространства для культуры Средиземноморья и атлантического мира США также. История повторяется с удвоенной силой. Если византо-арабские культурные отношения касались только восточной части Средиземноморья, то ныне следует вести речь уже об отношениях Ислама с западной культурой. Западные ценности — архитектурная мысль, помноженная на технологию, — оказываются востребованными, несмотря на видимые цивилизационные противоречия.
Архитектура, как мы видим, является, наряду с экономикой, проводником идей современного глобализма. У внешне различных цивилизаций, оказывается, могут найтись скрытые резервы для интеллектуального наведения мостов. Больше того, форма Каабы провоцирует продуцирование смыслоформ в центре западной культуры — в Нью-Йорке. Об этом мы говорили выше.
Экспансия западной архитектурной мысли и технологии началась в послевоенные десятилетия. Особенно примечательным этапом является приглашение иракским королем Фейсалом значительной группы выдающихся западных архитекторов.
Затем в конце XX столетия сверхактивность Ага Хана привела к тому, что интерактивность процесса была институционализована, стали выпускаться книги, открыты архитектурные конкурсы на строительство мечетей, исламских центров, гражданских зданий. К систематической работе центра Ага Хана были привлечены ведущие специалисты по средневековой архитектуре (Олег Грабар, Рената Холод), а также философии (Мухаммад Аркун).
Появился специализированный интернет-портал по средневековой и современной архитектуре исламских стран, электронной публикации популярных журналов по архитектуре, а также публикации ярких статей и книг ведущих исследователей.
Как мы видели, форма Храма способна мимикрировать и одновременно преображаться в нечто иное, далеко отступающее от сакрального наполнения этой формы. Весьма поучителен переход реального пространства мечети в ментальное пространство храма огня в поэзии иранцев.
Вторжение мусульман в столь древнюю культуру иранцев вызвало их долговременное сопротивление, продолжающееся и сегодня. Иранские поэты, используя суфийскую топику, находят новое пространство и новые образы, противопоставленные исламской теменологии.
Поиск нового пространства, отличного от теменологического, может вестись, как говорят иранские поэты, в питейных домах, что, казалось бы, выводит нас на проблему претворения позитивного пространства в негативное. Но это не так, поскольку вино в иранской поэтической образности есть метафора Бога. В результате семантической дислокации из одного пространства в другое создается новое пространство, но оно не негативно, а параллельно позитивному храмовому пространству.
В первую очередь следует подумать о кубе. Почему вначале куб? Послушаем, что говорит о кубе философ, посвятивший этой фигуре целую книгу:
«Что такое куб? Объект, безусловно, почти мистический. Объект, который неожиданно и настоятельно расточает образы. Поэтому не возникает сомнений, что изначально он ничего не имитирует, является своей собственной фигуральной причиной. И, конечно же, куб — непременное орудие фигуральности.
Орудие, в некотором смысле, очевидное, ибо всегда данное в качестве такового, мгновенно узнаваемое и формально стабильное. Но и неочевидное, в силу того, что исключительная легкость в обращении с ним вверяет его всевозможным играм, всевозможным парадоксам. В руках ребенка куб становится предметом, бросить который не труднее, чем катушку, кубики очень скоро усеивают детскую комнату беспорядочной и тем не менее стройной россыпью.
Ведь стоит бросить кубик, как он останавливается и застывает в своей спокойной монументальной стати. В некотором смысле он всегда упавший, но с тем же успехом можно сказать, что он всегда воздвигнутый. Куб — это образ конструкции, но он без конца поддается играм деконструкции, всегда пригоден к реконструкции чего-то другого путем монтажа. Готов, стало быть, к метаморфозе.
Его структурное предназначение всегда виртуально заявляет о себе; но также виртуально заявляет о себе его склонность, выпав, вступать в другие ассоциации, другие модульные комбинации, которые составляют часть его структурного предназначения. Кроме того, куб — это совершенный образ выпуклости, который, однако, всегда включает в себя потенциальную пустоту, так как чаше всего служит ящиком; но, помимо прочего, скопление пустот образует некую плотность, упорядоченную полноту блоков, перегородок, сооружений, домов.
Итак, куб выдает свою сложность в тот самый момент, когда мы открываем в нем характер отдельного элемента. Дело в том, что куб — результат и процесс одновременно…»
Форма куба для мусульман обладает архитектурно-сакральным началом, а также геометрической мерой сущего. Куб Каабы задает геометрический модус мышления, который обладает одной ярко выраженной чертой — он метаморфичен. Оставаясь самим собой и центрируя мироздание, куб Каабы подвержен не только вариативности, но и модификациям. Конечно же, речь идет в большей мере об интерпретации Каабы. Начнем по порядку. Сначала коротко расскажем об особенностях теологии Каабы.
