Публикуют занятный снимок интерьера мечети. Мужская и женская фигуры в традиционном убранстве сидят пред михрабом. Авторы не зря включили эту фотографию в свою книгу: драпировка одеяний, ее складчатость словно вторит архитектурным формам. Формально понимаемый эклектизм форм и узорочья внутреннего и внешнего убранства отходит на второй план.
Эклектизм обращается в жизненную реальность, онтологическую доминанту стилеобразо- вания, в иконографию стиля, которая пронизывает собой и сакральную архитектуру, и одежду мусульман. Красота потаенная основана на стиле, стиле формального представления узорочья сущего.
Следовательно, мы имеем дело с этосом культур — этнической и вероисповедной, внешним проявлением которых становится иконография стиля. Этос и иконография стиля не противопоставлены друг другу, второе репрезентирует первое, всегда оставаясь в зоне его воздействия.
Жизнь мусульман складчата, для них неприемлема чистая плоскость; для того чтобы она стала красивой, эту плоскость и любую вещь «разбивают» множественными складками и сгибами. Такова одежда, такова архитектура и таков город, составленный из криволинейной системы улиц, переулков.
Архитектура мусульман обязана следовать характеру одежды, в определенном смысле архитектура вторит одежде каждой своей складкой, характером узорочья, даже пышностью мусульманского костюма (особенно в арабских и индийских районах). Напомню, что Титус Буркхардт специально останавливался на особом (символическом) значении традиционного одеяния мусульман. Одежда мыслит человека, а не человек одежду.
Достаточно показательным является то, именно haute couture и haute architecture добились наиболее весомых успехов репрезентации во второй половине XX века. Оба вида искусства отличает высокая степень пластичности формы, наличие пронзительных идей и высочайшее напряжение ума исполнителей — модельеров и архитекторов.
Не зря высокая мода столь архитектонична, а высокая архитектура -прельстительно пластична, в надежде освободиться от штампов и линейности. Именно мода и архитектура могут легко оперировать нелинейными построениями, именно им ведомы точки бифуркации и самоорганизованность.
Но самое главное — высокая мода и высокая архитектура предельно свободны по форме и привносимым идеям расподобления. Как только в моду и архитектуру будет внесен принцип тождества, мы распрощаемся с ними. И наконец, совсем не зря внутренней связью одежды и архитектуры пристально занялись философы. Не лишено вероятности, что высокая архитектура заражена вирусом дизайна, сугубо архитектурные задачи отступают на второй план, а на первый выдвигается дизайнерское стремление работать исключительно на потребителя.
Стоящая перед современными исследователями проблема массированной стилизации, эклектизма мечетей во многом должна быть пересмотрена. Мы должны отличать факты бездумного, грубого эклектизма от тщательно взвешенной позиции архитектора, отдающего себе отчет в существовании этоса культуры, а потому сознающего правила репрезентации этого этоса, того, что удобно назвать иконографией стиля. Эклектизм равносилен симулякру, не ведающему, по словам Делёза, о бесконечности. Этос же культуры, опирающийся на тщательно взвешенную иконографию стиля, ничего общего с симулякром не имеет.
Зеркальная симметрия складчатости одежды и архитектуры указывает на стиль понимания красоты внешней и Красоты потаенной, действительно уходящей в бесконечность множественности повторений и различий между традиционной и обновленной культурой.
В том же случае, когда красота перестает оставаться красотой по- мусульмански и приобретает все признаки интернационального стиля, такая красота не перестает будить воображение мусульман. В качестве примера можно привести мечеть короля Халида (1983 г.) в международном аэропорту Эр-Рияда (Саудовская Аравия) (ил. 21)или мечеть короля Файсала (1986 г.) под Исламабадом (Пакистан), о которой рассказывалось выше.
